– Ты всегда все так анализируешь?

Марина едва заметно улыбнулась.

– Я помню, что мне больше всего понравилось в тебе. Ты самым милым образом поддразнивал меня. Я терпеть не могу, когда меня поддразнивают, но у тебя это здорово получалось.

– Ну и кто теперь облекает чувства в слова?

– Надо полагать, я. Ты меня понимаешь? Кончиком указательного пальца она легко провела по костяшкам его пальцев. Котенок на часах жалобно промяукал пять раз. Они оба разом взглянули на часы, в явном смущении, словно чувствуя необходимость отдохнуть друг от друга.

– Думаю, я должен пойти в церковь сегодня, – сказал Демпси. – Я не уеду из Нью-Йорка, и я не стану доставать Пинеро. Я не хочу проходить через еще одно расследование. Эти полгода меня просто вымотали. Пресса. Юристы. Хватит!

– Если бы я была рядом, тебе было бы легче? Демпси сжал ее руку:

– Я не верю во все эти ритуалы. В конце концов, выбор за мной.

– Ты ведь знаешь, что Пинеро попытается убить тебя.

– Ну, это не так просто. Я сижу в одном месте, он находится где-то в другом – и мы собираемся убить друг друга? Так, что ли? Возможно, этот номер и пройдет. Коли так… – Демпси вытер губы, смял салфетку, – … ну и ладно. Я не хотел убивать Лару. Я никогда не хотел никого убивать. Но я могу. Тем более Пинеро. Он не из тех, на кого у меня не поднимется рука.

Демпси снова почувствовал тяжесть на сердце. Казалось, привкус слов осел у него в горле, отчего и голос зазвучал хрипло.

– Я не изображаю тут крутого парня… крутого полицейского. Просто говорю как есть.

Он попытался прочитать мысли Марины; они мелькали у нее в глазах и исчезали, словно рыбки в стремительном потоке. Однако он почти физически ощущал исходящие от нее волны тревоги и знал, что сейчас тревога является бурным потоком, в котором носятся ее мысли.

– Это слишком опасно, – еле слышно проговорила она и погладила Демпси по руке, пристально глядя на свои пальцы, словно приводя их в движение взглядом. – Лучше уйти.

Он почувствовал желание признаться во всем, рассказать, какие вещи ему приходилось делать; как Пинеро заморочил ему голову, заставив поверить в необходимость подобных вещей, и как это исподволь изменило его; объяснить, что, возможно, он должен поквитаться с Пинеро, что это единственный способ освободиться от прошлого, – но обвинить во всем Пинеро было слишком легко, и он не хотел вдаваться в вопрос о своей личной ответственности. Демпси положил ладонь Марине на затылок и притянул ее к себе. На душе у него стало легко и спокойно. – Мне нужно остаться, – сказал он.

Зажатая между мелочной лавкой и бакалейным магазинчиком на углу Сто шестьдесят пятой улицы, церковь Лукуми Бабалу Ай, с затемненными окнами и желтым оштукатуренным фасадом, в синих, красных и коричневых арабесках, напоминала скорее дешевый бар, нежели место, куда стянуты силы, призванные решить судьбу богов вуду, судьбу города, мира и, если следовать логике, – всей вселенной. Несколько заведений в квартале еще оставались открытыми, и, несмотря на холод, мужчины, лениво прохаживались у машин, стояли под навесами в островках света, курили, поддразнивали двух молоденьких продавщиц, торопливым шагом проходивших по улице, и всем своим видом являли картину жизнерадостного деревенского добродушия; но двумя кварталами дальше вздымались грязно-желтые шестнадцатиэтажные здания с осыпавшейся с фасадов плиткой и провалами окон. Фонари там не горели, автомобили не ездили, прохожие не ходили, и окутанная тьмой улица, казалось, уводила прямиком в царство забвения.