Сгорбленный чернокожий старичок, ростом с ребенка, одетый в белые штаны и поношенный старомодный пиджак, под которым виднелась голая костлявая грудь, приветствовал Демпси и Марину у дверей церкви на таком ломаном английском, что они не могли понять, чего ему от них нужно, пока он не взял Демпси за руку и не провел за собой в просторное помещение в глубине здания. Побеленные стены, потолок и пол здесь были украшены сотнями символических изображений, похожих на нарисованные на обрывках пергамента в кабинете Рэнди. Красные, зеленые и черные фигуры, порой не более сложные, чем след куриной лапы. Демпси с Мариной словно оказались в коробке, обернутой вывернутой наизнанку подарочной бумагой, так что весь узор можно было рассмотреть изнутри. Вдоль стен стояло с полсотни стульев, половина которых была занята мужчинами и женщинами испанского происхождения, сидевшими небольшими группами. Женщины – в большинстве средних лет, полные – были в белых платьях, а мужчины в рубахах и темных широких штанах. Они проявили неподдельный интерес к Демпси, бросая на него взгляды и перешептываясь. Несколько мужчин сидели на полу, зажав коленями барабаны. Среди них был и Рэнди. Он поприветствовал Марину и Демпси взмахом руки; три средних пальца у него на обеих руках были связаны вместе. В центре помещения стоял длинный стол, покрытый красной скатертью, а на нем – окруженная блюдами с курицей и рисом, дольками апельсина, ломтиками манго, ананаса и ворохами красных цветов – возвышалась установленная на пьедестале белоглазая деревянная статуя, которую Демпси видел в лавке лекарственных трав. Из-под стола доносился сильный неприятный запах, и Демпси заметил тараканов, суетливо бегающих по пище.

Вскоре в зал вошла Сара Пичардо – в белом платье и наброшенном на волосы белом платке, испещренном теми же символическими знаками; она кивнула Демпси и показала им с Мариной место у стола. Старик торопливо протянул Демпси чашку с темной жидкостью. Слегка помешкав, Демпси взял у него из рук чашку с тепловатым отваром пионии. Старик жестом велел выпить и довольно хмыкнул, когда Демпси сделал несколько глотков. Через несколько минут в душе у него стало нарастать смирение. Порожденное не унынием и не испугом, а просто сознанием, что он совершенно не контролирует ситуацию и потому вполне может прогнать все свои страхи. Живая испанская речь; барабанщики, выстукивающие пальцами нервную дробь на своих барабанах; нахмуренный бог на своем усыпанном цветами постаменте; Сара Пичардо, похожая в своем белом, украшенном символическими изображениями платье на существо, созданное из той же материи, что и храм, в котором она исполняла обязанности верховной жрицы, – все это словно обволакивало Демпси, неумолимо растворяло в своей субстанции, и вскоре он почувствовал себя спокойно, будто задремал в горячей ванне. Он вспомнил упоминание Паоли о действии большой дозы пионии и решил, что чувство блаженной расслабленности вызвано выпитым настоем. Его внимание привлекла статуя Олукуна. Он представил такую же статую, только высотой в несколько сотен футов, возвышающуюся над сказочным городом, и себя самого, бродящего по улицам, затененным огромными цветами. Представил медную лампу над кованым трактирным столиком, блюдо риса с цыпленком. Сара Пичардо подошла к нему и спросила:

– Не страшно? – Демпси улыбнулся. – Слушай меня, – сказала она. Слова отдавались эхом, постепенно замирающим вдали. Слушай меня, слушай меня, слушай меня…

– Слушаю, – сказал он.

– Через меня ты воссоединишься с Олукуном, – сказала она. – Ты исчезнешь, а потом вновь вернешься к действительности. Олукун будет дремать в тебе. Наполнять тебя своей силой. Но победу ты одержишь не силой бога.