Педагоги «Ла Скала» сразу заметили, что Магомаев учился петь, слушая записи великих итальянских мастеров – в его голосе они уловили знакомые интонации, знакомый стиль и напор. Они даже угадали, какого именно певца он особенно любит, потому что голос и манеру тому ставили как раз у них, в «Ла Скала». Вообще, после прослушивания они были очень довольны и Магомаевым, и Атлантовым, Гирингелли даже сказал: «Слава Богу, наконец-то прислали молодые голоса, с которыми можно поработать. А то посылают к нам «стариков», попевших как следует».

Начались занятия – Муслим разучивал партию Фигаро из «Севильского цирюльника» Россини. Вообще-то он ее предусмотрительно выучил еще дома, но оказалось, что на советской сцене эта опера обычно ставится с купюрами, а в полной версии партия Фигаро длиннее почти на полчаса. Так что работы хватало. К тому же ему то и дело звонили из Москвы, он ведь успел прославиться прямо перед тем, как уехал. У него брали по телефону интервью, задавали вопросы, просили сказать несколько слов для радио, телевидения, каких-то газет. Однажды рано утром даже позвонили и попросили в прямом эфире поздравить советских женщин с Восьмым марта. Он поздравил, но поскольку был спросонья, сам потом не мог даже вспомнить, что говорил. А потом ему дядя Джамал со смехом рассказал, что было сразу ясно, что он еще не проснулся – голос звучал сонно и недовольно.

Кто знает, не эта ли стажировка уберегла Магомаева от звездной болезни. Те отголоски славы, которые долетали до него в Милане, были слишком слабыми, чтобы заставить возгордиться. Да и работы хватало, приходилось много заниматься, да еще при этом налаживать контакт с множеством незнакомых людей, которым его известность была либо безразлична, либо даже раздражала. Неизвестно, удалось ли бы ему сохранить такую же ясность ума и чистоту сердца, останься он в Москве, купаться в лучах славы. К счастью, проверять это не пришлось – из Италии он вернулся, когда первая волна восторгов уже схлынула, да и сам он приехал уже не тем одаренным юнцом-провинциалом, которым уезжал, а крепким профессионалом своего дела, набравшимся знаний и опыта в лучшем оперном театре мира.

Мало кто знал, но первые месяцы стажировки в Милане прошли для него не слишком гладко. Дошло до того, что он всерьез подумывал о том, чтобы уехать. Что же произошло? Увы, чуть ли не первый раз в жизни он не поладил с теми людьми, вместе с которыми ему приходилось учиться и работать. Причиной тому была, конечно, банальная зависть остальных стажеров, их сильно раздражало, что этот новичок – столичная звезда, которой то и дело звонят журналисты. Учитывая гордость и темперамент Муслима, все шло к тому, что он вспылит, рассорится со всеми и уедет. Но он хорошо помнил, что в роду Магомаевых никто не бегал от трудностей. Что скажет его дядя? Что скажут друзья? И главное – как он сможет сам уважать себя после бегства?!

Он остался. Сумел наладить отношения с остальными стажерами, а со своим земляком Атлантовым даже подружился. В дальнейшем жили они вполне дружно, устраивали совместные посиделки под красное кьянти, вместе ходили в театр (им полагался бесплатный проход), слушали там крупнейших мировых звезд – Франко Корелли, Джузеппе Ди Стефано, Николая Гяурова, Миреллу Френи. Кстати, Магомаева очень впечатлила итальянская публика – было такое ощущение, что в Милане у каждого абсолютный слух – зрители прекрасно разбирались в музыке, замечали как удачи, так и промахи любого артиста, и даже самую большую звезду могли освистать за плохое исполнение, не делая скидок на славу и регалии.