— Не хочу сегодня об этом, — возмутился Черемисов. — Зибров, покажи фотку своей девушки.

Они с самого начала, сами того не замечая, величали друг друга по фамилиям. Иногда превращали в прозвище, но по именам очень редко, исключительно для очень близких. В армии это вбивали прочно. Панибратство непозволительно.

— У тебя имеется, я знаю. А я свою, — сказал, залезая во внутренний карман. — Вот такая девка! Во всех смыслах горячая. Вернусь — женюсь!

В дверь пнули ногой, и они, переглянувшись, убрали пустую бутылку и остатки еды со стола. Пинок повторился, и Ян отправился открывать.

— Сюрприз, — сообщил, отстраняя его и входя, майор.

Вид у Юнакова был несколько странный. Фуражкой он небрежно размахивал, а глаза нехорошо поблескивали. Он небрежно кинул фуражку на стол, подтянул к себе стул, уселся в центре каптерки и заложил ногу на ногу.

— Так, — протянул, изучающе разглядывая присутствующих. — Как и ожидалось. Ермолова не позвали? А за что это вы его так не любите?

— Выслуживается, — глядя поверх его головы, сказал Зибров.

— А вы приличные парни, — восхитился майор. — Все по уставу, и не больше. Ой как бы я вас мог нагнуть и долго-долго воспитывать. Куда бы делись! Вольно, курсанты, сегодня мне ваша выпивка до заднего места шайтана. Разрешаю чувствовать себя свободно. Слушайте меня внимательно. Минут тридцать назад майор Ногайцев при чистке оружия случайно выстрелил себе в сердце. Несчастный случай.

Он посмотрел на Гусева, на лице которого выражалось крайнее недоумение: «А мы тут при чем?» — и вздохнул:

— Первая рота юнкеров осталась без командира. Мне придется одновременно сидеть там и контролировать свою. Мало мне, что я из казармы практически не вылезаю, там вообще не осталось ни одного офицера, а старшина исключительно по хозяйственной части. На все училище, на четыре сотни лбов без мозгов и тормозов (у одних по возрасту, у других от излишней самоуверенности), шесть офицеров осталось. Три старика, два инвалида, — он непроизвольно дернул рукой, — и религиозный идиот. Вы последнего не слышали, — приказал, глядя на ухмыляющиеся физиономии. — Мне — можно, вам — воспрещено.

— Нешто ж не понимаем, — согласился Черемисов.

— Каким местом думало начальство, забирая отсюда приличных людей… Мало нам, что в роте по штату два офицера, — и тех лишили. Тут не фронт, где сержанты руководят, тут воинским образованием заниматься надо. Упустишь — выйдут из училища не офицеры, а муэдзины. А! Я обязан решить проблему, и я ее решу.

Он сделал многозначительную паузу.

— За ваш счет. В нормальной пехотной роте шестнадцать сержантов-сверхсрочников положено по штату. Вы, парни, не просто сержанты, а будущие офицеры. Вот и отдувайтесь. Каждый получит по взводу юнкеров и займется их воспитанием. Жить будете там. Учить — как любящий дядька. Если необходимо — словами и примером, если потребуется — кулаком. Не злоупотреблять!

— Три взвода, — деликатно напомнил Зибров.

— Вот именно. Тульчинский у меня будет отвечать за всю роту. За любые неполадки и происшествия спрошу с командира взвода и с него. Чтоб иллюзий не было…

— Э… — жалобно сказал Гусев.

— Потом объясню, — пихая его в бок, пообещал Зибров.

— …Никто вас так просто домой не отпустит, — не обращая внимания на шепот, вбивал Юнаков. — Офицеры в любом случае уйдут последними, но в свободные головы курсантов могут прийти разные неподобающие мысли.