— Идиот, — раздраженно сказал Чанталов, комкая бумагу и швыряя ее на пол. — Самое время про молитвы рассуждать.
С подписанием перемирия на улицы вышли тысячи горожан. Началось все совершенно стихийно. Десятки тысяч людей всех национальностей и религий бурно радовались окончанию войны. Все обнимались и готовы были любить друг друга совершенно бескорыстно. В этот день предприятия по всей Руси в крупных городах прекратили работу, в мечетях молились, во всех церквах звонили колокола, люди танцевали на улицах, обнимали друг друга, с песнями катались на фаэтонах, трамваях. Каждый выражал свой восторг как мог.
Уже на второй день во Владимир стали стекаться тысячи сельских жителей из близлежащих деревень, а на улицах стали попадаться и солдаты. В окрестностях стояло много запасных полков, и кроме новобранцев, излеченных раненых и сачкующих любыми путями от отправки на фронт там было много всякого отребья, от которого старались избавиться приличные командиры. Вроде бы все смотрелось прекрасно и страшно верноподданно. Запрещать демонстрации причин не было.
Противоправительственных лозунгов первоначально не произносили. Но бесконтрольная толпа — страшное дело. Требования становились все громче и радикальнее. Правительственный манифест о победе никого не устраивал. Ждали послаблений, улучшения жизни… На самом деле никто толком не знал, чего ждать, но слова «Аллах вознаградит наш верный народ» взбесили многих.
В мирное время недовольство населения было не слишком заметно, задавленное законами, объявляющими любую критику действий властей уголовным деянием. Тяжелая война обнажила множество проблем в стране, а метание Кагана из крайности в крайность не успокоили, а, напротив, настроили против него практически все слои населения. Все прекрасно видели неумение справиться с ситуацией, и даже в армии появилось огромное количество недовольных. Победа принесла надежды на перемены. Кремль молчал, и это бесило больше всего.
Заводы не работали, с подвозом продовольствия начались проблемы, карточки уже не гарантировали получения товара, и хвосты очередей у магазинов растягивались на сотни метров. Место занимали с ночи — тут не до работы. Толпы на митингах сами себя заводили, речи превращались в реальное подстрекательство. Один из немногих боеспособных полков, вызванных для наведения порядка, отказался открыть огонь по демонстрантам. Солдат попытались разоружить силами жандармского батальона и арестовать офицеров, в результате получили уже реальное восстание, когда солдаты стреляли в жандармов, и толпа обрадованно поддержала столь интересное начинание. С улиц столицы исчезли полицейские постовые и всякий намек на поддержание порядка. Правительство в полном составе приехало на прием к Кагану и вежливо попросило для успокоения народа пообещать послаблений в налогах и вообще улучшения жизни, включая право на собрания и отмену цензуры.
Причиной неприязни Кагана к либеральным реформам была его религиозность. Он был глубоко верующим человеком и отказывался верить, что с момента написания Корана в мире кое-что изменилось. Будучи официальным главой саклавитов, а проще говоря, духовным владыкой большинства населения Руси, он десятилетиями внедрял духовные установления в светские дела. Из самых лучших побуждений он восстановил против себя слишком многих, будучи уверен во вредоносности любых изменений. И в этом его слишком многие духовные авторитеты поддерживали, цепляясь за собственные привилегии. Рано или поздно это должно было кончиться взрывом.
Что там произошло, толком никто не знал, но взбесившийся Абдульвахид никого не удивил. Слухи о его неадекватности давно гуляли по стране. Делегацию арестовали. Министров финансов и промышленности расстреляли без суда прямо во дворцовом саду. Остальным повезло больше — их просто отправили в тюрьму. Премьер-министр Сахаров очень предусмотрительно не поехал на встречу и уже пятые сутки неизвестно где находился. |