— Ладно, ты можешь хоть чуть-чуть подплыть?! — раздраженно спрашиваю я у Виты. Она кивает и снова начинает шлепать ногами, поднимая брызги, и меня снова окатывает холодом — на самом-то деле я бы предпочел, чтобы она совсем не двигалась. Мне очень сильно не по себе — наверное, так чувствует себя муха, прохаживаясь возле паутины.

— Стой, — говорю, — я сам!

Я делаю веслами жалкий гребок, но одно весло тут же выскакивает у меня из скользких пальцев, лодка дергается и рукояткой другого весла я наношу себе сокрушительный удар в грудь, и на мгновение утрачиваю к Вите всякий интерес. Потом бросаю весло и встаю. Вита совсем рядом, и ей нужно только протянуть руку, чтобы я начал ее вытаскивать.

— Руку дай! — я протягиваю ей свою ладонь, но Вита мотает головой.

— Не могу — больно!

— Дай руку, а то запущу мотор и уплыву! — начинаю я угрожать.

— Не могу.

Я наклоняюсь и пытаюсь схватить ее за плечо, но у меня ничего не получается, а до предплечья я не достаю. Я начинаю свирепеть, но злость вызвана страхом, я хочу сделать все как можно быстрее и уплыть, потому что уже появляется знакомое противное ощущение полета, а если страх полностью завладеет мной, то я могу потеряться. Но внимательно присмотревшись к Вите, я понимаю, что угрозы здесь не помогут, и оглядываюсь в поисках другого способа. Мой взгляд падает на швейцарский нож — он так и валяется раскрытый на дне, и солнце весело отражается в гладком серебристом металле и блестящей рукоятке. Я хватаю нож, поворачиваюсь к Вите и зазывно кручу рукой почти прямо перед ее глазами.

— Смотри, какая штучка, а! Хочешь, подарю?!

Лицо Виты вдруг сморщивается — она вот-вот заплачет.

— Мне не надо Юйкиного ножа! — говорит она дрожащим голосом. — Не могу я руку поднять! Сам что ли наклониться не можешь?!

Я закусываю губу. Да, не могу, но не признаваться же в этом! Я не могу. Мне страшно.

— Слушай, а за весло ты можешь схватиться?

— Давай, попробую.

Я протягиваю ей весло, и Вита осторожно отпускает несчастную лодку и вцепляется в весло чуть выше лопасти, потом пытается что-то сказать, но ее подхватывает небольшая волна, и она окунается в воду, и вместо слов у Виты получается невнятное бульканье. Я машинально отмечаю это, но тут в моем мозгу, с недавних пор чутко настроенном на опасность, что-то щелкает. Волна… откуда? Ветра нет и река на нашем участке фарватера пуста — не идет даже ни единой моторки.

Я резко дергаю весло на себя, Виту швыряет к лодке, ее пальцы соскальзывают с рукоятки, она звучно ударяется головой о борт и начинает было возмущенно визжать, но я тут же страшным голосом кричу:

— Руку!!!

И не дожидаясь, пока Вита выполнит мой приказ, падаю на колени и, уперевшись грудью в жесткий борт, хватаю девчонку обеими руками за запястье и тяну изо всех сил, и Вита пронзительно верещит от боли и бьется, пытаясь освободиться, а сзади нее мутно-желтая вода уже зловеще темнеет — огромное тело стремительно наискосок поднимается к поверхности, и волжская муть больше не укрывает его. Кажется, что за Витой всплывает подводная лодка, но это не подводная лодка — я прекрасно знаю, кто это. Проклятая тварь словно специально охотится за теми, кто так или иначе связан со мной. Меня с ног до головы окатывает ужас — липкий, вязкий, холодный ужас, в котором гаснут все прочие чувства. Выдернуть руку, запустить мотор — и прочь, прочь отсюда. Ведь уже все равно поздно, и Виту мне не вытащить… как и Веньку… Сейчас оно схватит ее… схватит ее… а мне не вытащить… она такая тяжелая… я бы правда хотел… правда…

Для меня Вита действительно тяжела, несмотря на свой рост и худобу, но я все же умудряюсь почти наполовину поднять ее из воды, и она одной рукой кое-как цепляется за борт лодки, и лодка слегка кренится.