— Какой это король? — спросил Пэли.

Женщина обернулась и посмотрела на него с явным удивлением.

— Ничего-то вы не знаете там, в своем Норидже, — сказала она. — Да пребудет Господь с вами и да сохранит он вас!

Пэли больше ни о чем не спрашивал. Он подавил удивление, когда они прошли мимо следующей картины. «Кв. Гораций Флакк» — значилось на ней, а изображен был бородатый араб. В самом деле, разве это не был Аверроэс?

Мадам громко постучала в дверь на верхней площадке лестницы.

— Бесс, Бесс! — позвала она. — Здесь золото, девочка! И чистенький да симпатичный мужчина в придачу.

Она с улыбкой обернулась к Пэли и добавила:

— Она сейчас выйдет, ей надо принарядиться, как невесте.

Из выреза ее ночной рубашки снова выглянул цветок, и Пэли показалось, что он увидел подмигивающий глаз, который прятался в цветочной головке. Его затрясло от страха, но страха особенного, страха не перед неизвестным, а скорее уж перед давно известным. Его гидросамолет был надежно укрыт, неуязвим; здешний мир не мог коснуться его. Но вполне вероятно, что мир этот тоже в некотором отношении неуязвим, потому что создан иначе, чем Земля. Внутренний голос, казалось, говорил Пэли со всей пронзительной ясностью: «Нельзя безнаказанно вторгаться…» Но тут дверь отворилась и вышла девушка, которую звали Бесс. Она улыбалась профессиональной улыбкой. Мадам, тоже улыбаясь, сказала:

— Вот, пожалуйста, чем не ломтик баранинки, польешь соусом — пальчики оближешь!

Она протянула руку за деньгами. Пэли смущенно запустил свою руку в сумку и вынул полную пригоршню звенящих, тускло поблескивающих монет. Он положил ей монету на ладонь, но она ждала, что он добавит. Он дал ей еще одну, и еще. Она как будто осталась довольна, но Пэли чувствовал, что она удовлетворена на время.

— У нас есть вино, — сказала она, — принести?

Пэли поблагодарил: спасибо, не надо. Седые волосы на ее голове вздыбились. Она присела в реверансе.

Пэли пошел за Бесс в спальню, но теперь он был начеку. Потолок над ними бился, как пульс.

— Поросеночек, — проквакала Бесс, стягивая с плеч накидку — свой единственный туалет. Ее груди качнулись, соски нежно взглянули на него. Как он и ожидал, они оказались глазами. Он кивнул головой почти с удовлетворением. Конечно, чтобы отправляться теперь в постель, не могло быть и речи.

— Симпампушечка, — пробулькала Бесс, и глаза на ее груди округлились, длинные ресницы кокетливо вскинулись и опустились. Пэли крепко прижал к себе сумку, стиснул ее. Если это искажение — а похоже, насколько он мог судить, что оно должно нарастать все сильней и сильней, — если это расползание показателей чувств служило постоянным барьером против вторжения извне, то почему об этом на Земле ничего не знают? Другие путешественники в сферы времени отважно продвигались вперед и спокойно возвращались назад, полные вполне разумных сведений. Постойте, однако: а были они там? Откуда это известно? Это ведь Свенсон упоминал об Уилере, брошенном в средневековую тюрьму обрубками трехногой эктоплазмы. «Он был совсем седой и нес какую-то околесицу, когда мы подняли его на борт», — так рассказывал Свенсон. А как же быть с табличкой, где обозначены даты жизни Свенсона? Ее-то он видел собственными глазами. Или будущее не препятствует проникновению в него из прошлого? Но (тут Пэли встряхнул головой, словно пьяный, пытающийся привести себя в чувство) вопрос не о прошлом или будущем, вопрос о существовании иных миров в настоящее время.