Я стоял и гладил ее по макушке и незаметно возбудился, и мой напрягшийся член вывалился из пижамных штанов, замаячив перед ее носом. Она отдернул голову и тыльной стороной ладони закрыла рот.. Мгновенная догадка сверкнула в моем мозгу. Я решительно отдернул ее ладонь от раскрытого рта и сунул ей в губы свой член.

На сей раз она не отшатнулась. Приняла его в рот мягко обжав губами. Глубоко-глубоко. И заиграла языком. Движениями изнуряюще-сладкими, от которых меня защипало в носу.

Она делала минет. Умело. И с наслаждением. Прикрыв в истоме глаза. И мохнатые ресницы легли темной бахромой на непросохшие от слез нежные щечки.

У меня звенело в голове от изумления и наслаждения. Ее гибкий упругий язык творил чудеса, а губки, пухлые и крепкие, ритмично и ласково двигались по члену от основания до самой головки и обратно.

Я чуть не выл. Мои колени задрожали, готовые подкоситься. Произошел взрыв, извержение вулкана. Она не отняла головы, не выпустила член изо рта, а несколькими движениями горла проглотила все, что я изверг. Потом облизала его языком, придерживая ладошкой, и делала это до тех пор, пока он не обмяк, сжался и не исчез в пижамных штанах.

Тогда она откинулась на спинку дивана и глубоко, удовлетворенно перевела дух. Я плюхнулся рядом на диван, пустой, как выжатый лимон. И тут вспомнил про Колю Филиппова. За мутным стеклом двери не видно было его силуэта. Должно быть, приводит себя в чувство в ванной.

— Ну-с, — понемногу приходя в себя, сказал я слабым голосом. — Теперь-то подарок возьмешь?

— Зачем вы меня оскорбляете? — ее глаза снова наполнились слезами. — Я могу уйти, если вы этого хотите.

Я ничего не понимал. Мне нужна была ясность. — : Может быть, выпьешь со мной?

— Что вы? Я не пью. И если мама учует запах вина, то знаете, что дома будет?

— Кто же ты, черт побери, такая?

— Рита, — заморгала она пушистыми ресницами и доверчиво улыбнулась мне.

— Откуда тебе знаком этот малый, что торгует в холле парфюмерией?

— Это кто? Сеня, что ли?

— Возможно, Сеня. Я не имею чести знать его имени.

— Его сестра со мной учится. У них нет дома телефона. Вот я и зашла, чтобы ей передать…

— Понятно, — протянул я.

Мне ничего не было понятно. Я никак не мог определить, что за птица эта Рита, понять мотивы ее поступков.

И тут меня осенила идея.

Я вскочил и направился в ванную, прикрыв за собой дверь. В ванной, как я и ожидал, пасся совсем обалдевший Коля Филиппов.

— Уму непостижимо, — простонал он, сжав голову руками.

— Хочешь, попробуй и ты? Я в спальне подожду. Коля захлебнулся от восторга, протиснулся мимо меня и исчез за дверью, ведущей в гостиную, а я пустил из крана холодную воду и стал ополаскивать лицо.

Я еще вытирался мохнатым полотенцем, как из гостиной донесся шум. Голос Риты, срывающийся на крик, заставил меня насторожиться:

— Уходите! Вы что затеяли? Групповое насилие? Я закричу. Я милицию позову.

Я выскочил в гостиную, схватил растерянного Колю за плечи и вытолкал его в ванную, приговаривая, негодуя:

— Ах, негодник! Подумать только, нельзя на минутку отлучиться! Это мой сосед. Дверь осталась незапертой, и он проник сюда. И стал приставать? Да? Делать тебе гнусные предложения? Ну, я ему покажу! Какое хамство!

Рита плакала на диване, спрятав лицо в ладони и склонившись головой к коленям. Я гладил ее по плечам, по волосам, а она всхлипывала, как обиженный ребенок, и руки моей не отталкивала.

— За кого вы меня принимаете? Что я вам плохого сделала? Я к вам, как к человеку, а вы…

— Прости меня, родная… — утешающе нашептывал я, боясь, что ее слезы перейдут в истерику, в крик, и тогда прибегут из коридора, начнутся выяснения и мне не обобраться хлопот.