Жители расходились молча, одни – уничтоженные поворотом событий, другие – еще не осознавая до конца, что настал час реванша. Де Беллис и Бонакки провожали Аттилио, Лауру и Пепе домой. В этот момент, когда над их головами нависла угроза, они сплотились вокруг своего шефа. Дома они расселись в полном смятении. Бонакки простонал:

– Что делать?

– Ничего, – ответил Капелляро.

Пепе, который до этого никак себя не проявлял, вышел из своей комнаты, держа в руках мушкет, с давных времен хранившийся в семье. Несмотря на тревогу, они не могли не улыбнуться при виде его, но старик, весь во власти своей идеи, не замечал никого.

– Вставайте, люди! Нет времени на болтовню! Армия Неаполя на подходе! Вы слышите их пушки? Мы должны сражаться за Гарибальди и за свободу!

Растрогавшись, Бонакки заметил:

– Бедный Пепе… Он все еще живет в прошлом…

Де Беллис подтвердил:

– В каком-то смысле это для него лучше, что хорошего в настоящем…

Лаура взяла Пепе за руку:

– Возвращайся в комнату, ты простудишься.

– Кто может спать, когда свобода в опасности?

Аттилио присоединился к мольбам жены, но им понадобилось еще добрых полчаса, чтобы убедить старика в том, что неаполитанцы еще далеко и что его непременно разбудят в нужный момент. Но мушкет у него не смогли отобрать даже силой. Он так и заснул, прижимая к груди оружие.

Карабинер Джузеппе Гарджулло любил слушать эхо своих шагов, шагая по главной и единственной улице Страмолетто. Он знал, что, лежа в своих постелях, жители деревни слышат его шаги и чувствуют себя в безопасности независимо от своих политических убеждений. Хотя вряд ли кто-то спал сейчас, после новостей Криппа. Эти люди в действительности ничего не знали о фашизме, даже если кто-то из них провозглашал себя его адептом. Они слышали только законы, которые в общем оставляли их равнодушными или нагоняли скуку. Они так же трудились в поте лица, так же нуждались при Дуче, как и раньше при короле… Страмолетто находилось в стороне от всего, и политика не могла утвердиться в умах крестьян. И если некоторые из них объявляли себя сторонниками Дуче, то только для того, чтобы воспользоваться ситуацией и приобрести определенную власть и авторитет среди сограждан. Карабинеру хватало ума понимать это. Он питал такие же добрые чувства по отношению к Капелляро, как и к Веничьо, при случае он выпивал то с тем, то с другим без всяких угрызений совести. Издалека, с юго-востока доносился неясный гул, похожий на раскаты грома. Здесь все еще жили в мире, в то время как там убивали… Дрожа от свежего ветра, карабинер закутался в пальто. У кладбищенской стены он различил два слившихся силуэта. Джузеппе был в курсе всего происходящего в деревне, он сразу узнал влюбленных – Аврору и Джанни. Он бросил им издали:

– Доброй ночи, голубки!

Они не ответили, смущенные тем, что их застали вместе, и чувствуя себя виноватыми, хотя и не понимая, в чем конкретно состоит их вина. Обнявшись, они смотрели, как карабинер исчезает в темноте. Аврора прошептала:

– Хороший человек Джузеппе… Жаль, что с ним случилось это несчастье.

– Да, но иначе он не остался бы здесь жить. Кажется, он был очень способным, но после несчастья его ничто не интересует. В какой-то мере я его понимаю, Аврора, потому что я… если со мной случится то же самое, я, наверное, погибну!

Аврора издала какой-то звук, похожий на стон, в котором смешались радость и страх. Еще крепче прижавшись к любимому, она позабыла и о карабинере, и о его несчастье, чтобы насладиться еще одной минутой счастья.

У крыльца церкви Джузеппе повстречал кюре.

– Добрый вечер, падре.