Можно только материться! Что полковник и делал! С удовольствием!

— Ах ты мразь такая, эдакая и мама твоя, и папа с дедушкой!.. Чтоб тебе туда и сюда, и опять туда, и все это без вазелина, с песочком и ведром скипидара залить и раскаленным свинцом законопатить, чтоб век помнил! И чтоб ты!..

Но даже и полковник затих, как стал его похититель задом на автобане сдавать! Подумал только — все, каюк, немцы на такой маневр ни за что не среагируют! И хоть желал до того помереть вместе, а тут весь испариной покрылся.

На автобане медленней шестидесяти километров ехать запрещено… вперед, а этот — задом пятится!

Быть беде!..

И точно, заскрежетало сзади, завизжало, и какая-то легковушка на что-то наскочила. Да только не на них! А на кого тогда?..

А тот псих, вместо того чтобы полицию дождаться чтобы виниться и бланки заполнять, через пролом в ограждении рванул и, газу дав, стал немцев как доминушки расталкивать, себе дорогу расчищая! Да ловко как!

И хоть был полковник зол, а поймал себя на том, что рад тому, как соотечественник его немецких шавок во все стороны расшвыривает!

Молодец — гад! Хоть — все равно гад, и буде только представится такая возможность, он его собственными руками удавит — не поморщится!

Вырвались — съехали с автобана, нырнули в немецкие заасфальтированные проселки.

Ну что — куда теперь, парень?

Лихач-то ты, может, и лихач, да только немецкие порядки плохо знаешь — приметы машины твоей и номер давно в полицию сообщены, теми же самыми водителями, что имеют дурную привычку друг на дружку по мобильным телефонам стучать, в отличие от наших, которые фарами мигают, встречных водил о милицейских засадах предупреждая. И где свернул ты — сообщено. И куда поехал — тоже!

— Слышь, ты, урод! — подал голос полковник Городец. — Буде лихачить, буде в казаков-разбойников играться! Я верно тебе говорю — от них не смоешься. Это тебе не Россия-матушка! Здесь каждый столб глаза и уши имеет, и всякая живая тварь в полицию стучит! Некуда тебе деваться!

— Заткнись! — рявкнул «чистильщик».

Хоть, верно, чувствовал себя не в своей тарелке, потому что ехал не по плану, а наугад, чего страсть как не любил.

— Давай по-хорошему — давай ты не им, ты мне сдашься, чтоб не так унизительно! А я тебе жизнь гарантирую и кусок хлеба с маргарином! Может, еще и пиво выторгую!

— Замолкни, я тебе сказал!

Потому что не до болтовни пассажира ему теперь было, так прицепились к нему сзади фары! Да что ж такое делается — ведь ушел он, смылся, улизнул!.. Откуда ж они вновь взялись? Или это не они, а всего лишь его страхи?

— Слышь, ну хочешь я тебе выход подскажу, — гундел плененный предатель. — Возьми меня в заложники — мне один хрен — да поторгуйся с ними, может, тебе через то срок скостят. Хотя за побитые машины один хрен с тебя взыщут — это дело святое. Можешь десять человек задушить — это одно, а за порчу личного имущества взыскать — другое. Засудят они тебя — как пить дать!

Ну, что скажешь?

Водитель зло глянул на разболтавшегося пленника.

— Только ты это — не дерись — нечестно так, — обидчиво крикнул полковник. — Связанных не велика доблесть бить. Ты мне руки развяжи, тогда поглядим, кто кому рожу начистит!..

Фары, те, что сзади, не отставали. А тут еще впереди замельтешили мигалки. Неужто засада?.. Когда ж они успели?

Точно — засада! Поперек дороги стоят две полицейские машины, возле которых, вытянув вперед руки, стоят полицейские.