|
Но они и были такими безумцами и не думали умирать от этого, а, наоборот, жили и радовались. С ликующими криками бросались они со скал в море, ныряли, плавали, играли и плескались в воде, пока совсем не посинели от холода. Тогда они разожгли костер на подветренной стороне скалы, уселись вокруг огня и почувствовали, что в жилах у них течет кровь всех индейцев, всех охотников, всех первооткрывателей, всех людей каменного века и прочих наших предков, которые вот так же грелись у костра с тех пор, как живет на земле род человеческий. И сами они были рыбаками, охотниками, землепроходцами. Они жили вольной жизнью туземцев в лесной глуши, пекли свою добычу на углях, а ласточки, чайки и бакланы кружили над ними и истошно кричали о том, что вся печеная треска на этом острове принадлежит им и только им.
Но захватчики невозмутимо сидели вокруг костра, уплетали за обе теки вкусную треску и самым недопустимым образом галдели на весь остров. «Кра, кра, кра!» — кричали они, словно растревоженная воронья стая, и все потому, что только сейчас они создали секретный клуб, которому дали секретное название «Четыре сальткроковца», и теперь клялись вечно хранить его в тайне. Но их воинственные крики отнюдь не помогали сохранить тайну: ласточки, чайки и бакланы прислушивались к ним, и им они явно не нравились. «Кра, кра, кра!» неслось над островами, шхерами и фьордами, но больше ничего нельзя было разобрать, потому как все остальное было так секретно, так особо секретно, так сверхсекретно.
Костер догорел и покрылся пеплом, а они все лежали на согретой солнцем скале и болтали о своих тайнах, которыми они займутся, как только у них найдется свободная минута. Время шло. Июньское солнце щедро отдавало юным путешественникам все свое тепло, и они блаженствовали душой и телом, ощущая лето, как нечто прекрасное, неописуемое. Они блаженствовали до тех пор, пока Фредди не заметила во фьорде дрейфующую лодку. Она покачивалась далеко от берега, и они с трудом различали ее. Но все-таки они увидели, что в лодке никого не было. — И как только люди привязывают свои лодки, — удивился Юхан. Тедди вскочила, словно ее поразила страшная мысль. — Да, просто удивительно, — сказала она, внимательно поглядев вокруг. В расселине скалы, куда они втащили лодку, было пусто. Тедди сурово посмотрела на Юхана. — Поражаюсь, как тебя угораздило так привязать лодку. Когда они причалили к острову, Юхан сам вызвался пришвартовать лодку, уверяя, что сделает это по всем правилам. — Ну не странно ли, когда сын как две капли похож на отца, — любила говорить Малин об Юхане. — Странно, но факт. Далеко от берега в лучах солнца поблескивала их лодка. Фредди взобралась на уступ скалы и оттуда замахала лодке обеими руками. — До свидания, до свидания, лодочка! Привет Финляндии! Юхан, красный как рак, сконфуженно поглядывал на товарищей. — Я во всем виноват, — признался он. — Вы на меня сердитесь, да? — Ладно, — сказала Тедди, — с кем не бывает. — А как же мы отсюда выберемся? — растерянно спросил Никлас, пытаясь скрыть свой испуг. Тедди пожала плечами. — Придется подождать, пока кто-нибудь не проедет мимо на лодке, хотя можно прождать несколько недель. Ее так и подмывало нагнать на ребят страха. — За столько времени Боцман околеет с голоду, — с уверенностью сказал Юхан. Он не раз видел, сколько мяса съедала эта собака. Тут они впервые подумали о Боцмане. Куда он, собственно, девался? Они уже давно его не видели, это они твердо помнили. Фредди крикнула: — Боцман! Собака не появилась. Тогда они начали звать ее хором, и испуганные чайки, зашумев крыльями, улетели прочь. |
