Сегодня в школе занятий нет, Леша на своем «жигуленке» привез меня сюда.

За столом мужчина — большелобый, уверенно-сильный. Ему лет 40. Из послевоенного поколения. Он ласково, хоть и твердо, говорит по телефону с дочкой-школьницей; в наше быстрое время и телефон можно использовать как средство воспитания:

— Ну, спасибо тебе за четверку, ты выдержала характер, преодолела себя. Я таких уважаю…

— Это Павел Иванович Михайлов, токарь-«профессор», мастер высшего класса, — шепчет мне Леша.

Третий член группы — Сан Саныч Купреев, слесарь-сборщик, не намного старше Леши,

Входит женщина моего возраста с хозяйственной сумкой в руке. Садится, говорит сбивчиво, торопливо:

— Я насчет пенсии. Сняли пенсию… Так я насчет этого… — и плачет.

У Леши сморщивается от жалости лицо. Михайлов недоверчиво склоняет свою большую красивую голову. Купреев подает женщине воды.

— Успокойтесь, — говорит он. — Расскажите все по порядку. Давайте мы запишем вашу фамилию, имя, отчество, адрес…

— Я пенсионерка, — женщина начинает говорить спокойнее. — По возрасту… Перерасчитали. Должны 70 рублей платить. Работала я хорошо, вот трудовая книжка. Плодоовощная контора. Рабочая. Зарабатывала неплохо. И грузчиком приходилось быть, все-все делала, никогда ни от чего не отказывалась. Назначили 55. Потом 59. Еще потом 65. А теперь видите — 60. А я так считаю, и все знакомые и соседи сказали, 70 должна получать. Работала все время на премию. У нас была двухсменка… Ну, это не по делу… Можно дальше?

— Конечно, Ирина Васильевна, — вмешивается в беседу деликатный Алексей. — Мы внимательно слушаем и постараемся…

— В райсобесе перво-наперво проверьте, — просит женщина. — А то мне передавали, там какой-то начальник сказал: «Давайте ей снизим…» А как мы работали! Ворочали мешки по 70 кило. — И принимается бесконечно повторять то, что говорила. Депутаты терпеливо слушают.

— С контейнеров мешки сгружали. Вы проверьте… — И сызнова про тяжесть работы и снижение пенсии.

— Нам все ясно, — спокойно говорит Михайлов. — Разберемся и сообщим вам.

Женщина, наконец, прощается. После ее ухода Михайлов делится своими соображениями:

— Полагаю, было так. Пришла в собес, там чиновник видит: простая женщина, без конца повторяет про мешки и контейнеры. Нервозно что-то ответил, она не поняла и вот, к своим избранникам пришла. Понимаешь, Алексей, как она на нас надеется?

— Мы поймем: мы рабочие плюс депутаты, — вставляет Купреев.

— Пойми, Леша, — веско добавляет Михайлов, — насколько я усек, первоначально неправильно ей пенсию начислили, а потом спохватились и сняли. Но ей не сочли нужным объяснить. По советскому законодательству перерасчет не может влечь за собой вычеты за прошлые месяцы. У меня была баталия с одними канцеляристами. Мы — несколько молодых, только избранных депутатов — и те на нас навалились: не можем сделать — и все. Уперлись. А мы хоть и салаги, одно усвоили крепко: представляем народ, он нас выбирал. И в вышестоящую организацию, которой те, что упирались, подведомственны. Пришли. Прием сотрудников, очередь. Мы — по депутатским! В два дня вопрос решили! Не отступились, пока не сделали как надо.

Местные Черемушки. На бывших в войну картофельных полях, которые кормили город, оказавшийся на переднем крае.