— Вы не понимаете, что в таком случае я буду вынуждена следовать подписанному контракту? Тогда ничего не зависит от вас, вы вынуждены это делать и все!

— Поэтому вы спрашиваете моего согласия?

— Я стараюсь быть настоящей леди.

— Поскольку от моего мнения ничего не зависит, я торжественно соглашаюсь. Но вам ведь понадобится рабочий кабинет?

— Будет вполне достаточно этой восхитительной спальни, — она вспомнила короткий комментарий Филлис Д'Арци по поводу комнат, которые были обставлены для нее. — Я… я прошу прощения, что я… в них и не…

Лицо Майкла, стоявшего у перил, казалось темным пятном на фоне покрытого звездами неба. Соня видела только вспыхивающий время от времени кончик его сигареты.

— Не стоит извиняться… ни в чем. Я вам рассказал в первый день, когда вы появились в Кингскорте, что у нас произошло. Вы должны быть рады, что эта леди смогла понять свою ошибку, прежде чем стало уже поздно. Надеюсь, зеленый цвет комнаты вас устраивает.

— Не стоит сердиться. Извините. Мне ужасно стыдно.

— Почему? Филлис лгала мне несколько месяцев. Если она сделала это перед самой свадьбой, то нет никаких шансов, что это не случилось бы потом. Не стоит тратить свое сочувствие на меня. Сейчас только моя гордость причиняет мне боль.

— Женщина, которая так поступила с вами, не стоит даже оскорбленной гордости. Спокойной ночи.

— Вам необходимо идти? Значит, вечер закончен.

— Я хотела заглянуть к Серене, если еще не поздно. Она была очень добра ко мне.

— Я поднимусь с вами. Самое интересное в таких приемах — это их обсуждение.

Они не сказали друг другу ни слова, в молчании поднявшись по широкой лестнице и перейдя в галерею.

«Она лгала мне несколько месяцев». — Эти слова снова и снова эхом раздавались в голове Сони, как отзвук их мерных шагов по галерее.

Что Майкл Фарр на самом деле думал об этом, как он сказал, «приеме», который для нее означал лишь необходимость быть неожиданно нашедшейся родственницей? О чем он переживал? Он сам объяснил ей. Теперь Соня могла понять, почему он был так холоден и сердит. Как несправедливо она оценила его сначала. И как мало она знала о мыслях, скрывавшихся за каменным лицом идущего сейчас рядом с ней человека.

Серена Фарр сидела за карточным столиком, когда угловатая Бэйтс ввела их в комнату. Ее бежевое платье немного уступало по цвету комнате, выдержанной в тонах цвета слоновой кости. Соня, поколебавшись, спросила:

— Вы собрались уходить?

— Отсюда? Нет. А зачем?

— Серена одевается к ужину даже тогда, когда ужинает одна, — вежливо объяснил Майкл, вмешавшись.

Его тетя посмотрела вверх на портрет строгого человека в белом костюме.

— Я ужинала не одна. Я ужинала с моим отцом. Садитесь, оба.

— Я надеюсь, вы не устали, Серена?

— Устала! Почему я должна устать! Мне никогда не надоедают вечеринки. Они дают мне заряд бодрости. Очень забавно встречать девушек, которых ты вырастила. Соня, вы заметили, там была женщина со старомодными манерами настоящей леди, с дряблой кожей, лицом, покрытым сеткой морщин, тонким, как щель, ртом? Она даже не имеет искусственных зубов! Она поинтересовалась: «Серена, а что носят в Париже женщины моего возраста?» Я смотрела на нее целую минуту — на женщину, которая позволила себе так выглядеть, а ведь она на шесть лет младше меня, — а потом сказала: «Дорогая, в Париже нет женщин твоего возраста».