Правда и повод для такого поведения был преизрядный — док наш подарок Городскому Аквариуму решил сделать, и мурену ту, свежевыловленную, прямо с юта — в лазарет, и — в ведро с формалином посадил. Тоже, понимаешь, естествоиспытатель Луи Пастер.

Очень ей это дело не понравилось — имею в виду ведро с формалином. И, соответственно в силу своей неподготовленности к такому повороту событий, и не имея видимо желания веселить Городскую публику своим видом в статусе экспоната Аквариума, она из того ведра выпрыгнула, и начала плясать на палубе лазарета какой — то зажигательный рыбий танец, чем — то смахивающий на фламенко, используя зубы в качестве кастаньет, задорно ими пощелкивая и посверкивая зелеными своими глазками… Зрелище то еще, я вам скажу.

Док этот танец прекратить в силу своей интеллигентности и привычки в основном скальпелем махать не смог, так что позвали срочненько боцмана с топориком килограммов на десять, и благополучно расставшись с головой где-то на пятнадцатом ударе, мурена эта, не возжелавшая внести свою лепту в науку кончила свою хладнокровную жизнь …

Так что все обошлось, а на претензии дока, на порубленный в лазарете линолеум боцман гордо ответил, что он боцман, а не снайпер, и не фиг над людьми издеваться, съели бы просто, без затей, и никакого палубе урона…

Словом шло все своим путем, и приезжая домой, можно было теперь похвастать определенными успехами на ниве семейного увлечения.

Но, возвращаясь к началу отмечу, что сколько веревочке не виться…

Году этак в 83-м встали мы на якорь ненадолго, топливом да водичкой с совсем обнищавшими коллегами поделиться. Один пароход к борту приняли, второй — на бакштове, то есть веревке за кормой висит. Подаем на них воду, топливо, а я тем временем — дело святое — донку с юта вооружил.

Минут через сорок пять тралец, что на бакштове был напился, отдавать надо, значит — донку снимать.

Тяну.

Что — то тяжело… Потом легко…снова тяжело…не пойму никак…

Всплывает наконец, метрах в двадцати за кормой… Мечта любого Средиземноморского рыболова…КАРАСЬ!!!

В длину метра полтора, в обхвате — сантиметров пятьдесят…(Ну рыбак, рыбак, но здоровый гад был!)

Ажиотаж поднялся, с бака тральца — советы сыплются, командир наш с моста прибежал, на юте народ заклубился, крики, шум..

Боцман крюк отпорный — уж не знаю, для каких боцманских нужд остро заточенный приволок…

Подтянул я карася тем временем к борту. Боцман крюком за жабры зацепил, подымаем помалу, кэп руководит, вокруг — азарт, болельщики…Гад морской смирно висит…

Вытягиваем.

Уже к леерам… уже на леера…уже кэп лично, как любимую жену обнял рыбину поперек тулова… уже через леера…

И тут эта проклятая зверюга, на последнем видимо издыхании — бьет кэпа хвостом… прямо по физиономии…

Он от неожиданности руки разжал, да еще и оттолкнул от себя, за борт. И эта сволочь, как бы выполнив свой последний долг перед всеми обитателеми моря — падает за борт, оборвав леску, и безвольно плывет по поверхности.

Сдох окончательно…

Командир тральца орет:

— Отдавай бакштов! Я его счас догоню немедленно! Вытащу!

А течение несет себе тело… Только в свете прожекторов бок белый поблескивает на фоне черной воды…И ведь весь экипаж накормили бы…

Отцепили тралец, тот пошел, поискал, и по радио говорит — нету, мол. Не нашел…

Может соврал. Его то экипажу — так вообще на неделю рыбу есть хватило б… А может и не соврал.

Только вот с тех пор — ни одной рыбины из вод — соленых ли, пресных ли — добыть я не мог — легальным конечно способом.