Вот она какая, эта девочка. У неё беда, хуже не бывает. А она не скисла, приняла решение, пустилась в дорогу. У неё характер, у этой девочки. Её можно уважать, такую девочку.

Сердце сжимается от жалости.

Попутчица распускает щёки, губы, всхлипывает.

— Господи, а мы-то её жучим. А она-то. Это же надо малышка совсем.

Только что сердилась, теперь готова к груди прижать. С людьми часто и такое бывает.

— Ну не плачь, не плачь, деточка. Всякому горю есть предел. На́ вот яблоко. Ко мне поедем, у меня дочка есть, как ты. Подружитесь.

Попутчица сморкается, утирает слёзы.

Девочка перестаёт плакать, но прижимает ладони к глазам и трясёт головой.

— Нет, я к вам не поеду. У нас в Ленинграде друзья, почти родные. Я к ним пойду. Мне бы только доехать.

Почему-то я вдруг почувствовала, что девчонка врёт. На этом самом месте несколько маленьких сомнений сложились в одну твёрдую уверенность: всё неправда.

Почему друзья, почти родные, не поехали за ней? Не прислали, наконец, денег на дорогу? Разве бывают такие друзья, которые предоставляют человека самому себе в тяжёлые дни? Враньё. Не только логика подсказывает мне это, логика может ошибаться. Интуиция. Она часто помогает людям отличить правду от неправды. Что-то здесь не то. Катастрофа в горах вдруг представляется выдумкой. Почему? В ту минуту мне самой стало не по себе: разве можно не верить человеку, когда он произносит такие трагические слова, да ещё сотрясается от рыданий. И разве способна девочка одиннадцати лет, обычная, худенькая, со светлой чёлочкой, выдумать такую чудовищную ложь? И эти слёзы, слёзы…

Я смотрю на неё. Мне так важно понять её, эту девочку. Так важно, что словами не передать. И кажется, посмотри подольше, повнимательнее, вглядись поглубже — и всё разгадаешь. Я всматриваюсь и вижу вдруг, как она сквозь пальцы, мокрые от слёз, смотрит на меня внимательно и цепко.

Мне надо понять её, а ей — меня.

Солнечный зайчик

Таня сидит в кухне и смотрит в окно.

Вот вышла во двор Света в голубом сарафане, потому что сегодня стало совсем тепло. Лена подбежала сразу и стала разглядывать сарафан. Света охотно даёт себя рассмотреть в новом сарафане — поворачивается то спиной, то боком. А на скамейке Димка, он пускает круглым зеркальцем зайчика прямо Свете в лицо. Яркий горячий зайчик прыгает по Светиным глазам, а она не отворачивается, и Димка крутит своё зеркало без всякого толка.

Таня смотрит и думает, что в Лену Димка зайчиков не пускает, и никому не придёт в голову пускать зайчиков в Лену. Лена Светина подруга, и больше никто. А Света — это Света. Мальчишки могут расшибиться, а Света не обращает на них ровно никакого внимания.

«Ноль внимания, кило презрения», — говорит Света. Может быть, потому Димка и лишился покоя на всю свою жизнь.

Тане не нравится Лена, ей хотелось бы стать такой, как Света. Но Таня знает, что никогда не сумеет стать такой, как Света, самая первая девочка из их класса, самая прекрасная девочка и самая главная девочка. Света Королёва — Таня про себя называет её королевой. Света-королева.

А сама Таня?

Сама Таня совсем другая. Если бы ей в глаза пустили солнечного зайчика, она бы наверняка стала вертеть головой, зажмуриваться, говорить Димке: «Отстань». А если бы зайчик попал в нос, она бы не удержалась — чихнула бы. Но самая большая беда не в этом. А в том, что никто никогда не пускает зайчиков в её сторону ни летом, ни весной. Ни один человек на свете. И это очень грустно.

Таня смотрит в окно. Димка всё ещё мучается со своими солнечными зайчиками, они прыгают прямо Свете в лицо. Терпеливый человек Димка. Таня думает: а может быть, теперь уже скоро отыщется на большом белом свете такой человек, который захочет ей, Тане, пустить солнечного зайчика прямо в самые глаза или кинуть ластик за шиворот, свистнуть над самым ухом.