— Я всегда считал, что жена должна быть медсестрой, — говорит Цуцульковский, — а женился на редакторе. Мрак. Вечно её голова где-то в издательстве.
— Да, образованная жена — не такой уж подарочек, — вдруг вставляет папа. — Лучше бы была провизором, хоть лекарства в доме были бы.
— Или поварихой из кулинарного техникума, — говорит мама. Они смеются.
Таня выходит на балкон. Там, внизу, в палисаднике, какое-то светлое дерево. То ли расцвели на нём какие-то белые цветы, то ли луна так освещает дерево. И кажется, что пахнет цветами.
«Я хочу увидеть небо, ты возьми меня с собой…»
— Хватит горло надрывать! — кричит кто-то в темноте. — Сейчас водой плесну.
Песня оборвалась.
Сережа встречает Машу
Серёжа совсем не думал о ней в этот день.
В другие дни думал, и даже очень много. А в этот как раз ни одной минуты не думал.
Он шёл за молоком и уже почти дошёл до продуктового магазина. Он увидел девочку с сумкой, а из сумки торчала пачка с макаронами.
Серёжа остановился, потому что ноги сами приросли к земле. Когда случается большое потрясение, ноги часто прирастают к земле.
А девочка прошла мимо и не обратила на Серёжу внимания, даже мимолётного взгляда не бросила. И сразу Серёжа подумал: а чего смотреть? Ростом он маленький, вообще ничего заметного в нём нет. Стоит посреди тротуара мальчик небольшого роста, держит в руке пустую бутылку из-под кефира — чего на него смотреть? Теперь она уходила по весенней улице, и могла уйти навсегда, на всю жизнь, на веки вечные — совсем. Он никогда её больше не увидит, и она так и не узнает, что он всё это время помнил о ней, хотя прошла уже целая зима и полвесны.
Вот сейчас, в эту самую минуту, девочка Маша исчезнет. Как лёгкое видение. А потом? Потом ей встретится на её тернистом жизненном пути — почему-то жизненный путь чаще всего бывает тернистым. На её тернистом жизненном пути встретится совсем другой мальчик — высокий, умный, из математической школы, в совершенстве владеющий английским языком и по слуху подбирающий любую мелодию на флейте или на скрипке. Эти музыкальные способности высокого мальчика окончательно привели Серёжу в себя, и он со всех ног кинулся догонять Машу.
Он кричит громко, на всю улицу:
— Маша!
И тогда она оборачивается. Это такое удивительное чудо — Маша оборачивается! И видит Серёжу! Наверное, если крикнуть на всю улицу — любой человек обернётся. Но любой — это не чудо, а Маша — это чудо. Серёжа знает об этом лучше всех.
Он догнал её у сквера.
— Маша, Маша, — повторял он. Что ещё он мог сказать? Ничего больше не придумывалось.
Рассказать ей, как ходил гулять к ветеринарной поликлинике? Как кидался вслед за каждой белой шубкой, но шубки были похожи, а девочки совсем не похожи. Маша — необыкновенная девочка, а те были, может быть, и хорошие, по обыкновенные.
Маша смотрит, чуть склонив голову набок. От этого взгляд у неё немного вопросительный и немного лукавый.
— Я тебя узнала. Как поживают твои Звёздочка и Паша?
— Нормально, — отвечает он.
И опять молчит. Слово какое-то пустое — ничего оно не означает. Живут кошки в доме — это нормально. Убежали — тоже, в общем, нормально. Заболели — тоже ничего ненормального в этом нет. Каждый может быть здоров, а может и заболеть. Всё бывает, и всё нормально.
Почему человек хочет сказать одно, а говорит совсем другое? Он хотел сказать, что всё время вспоминал её. Ещё он хотел сказать, что боялся никогда больше не встретить её. Что она самая замечательная девочка на всём свете. |