Глядя в бинокль на Познань, Павел Дементьев испытал странное чувство: ему вдруг показалось, что ожило и вернулось средневековье. Не танки и самоходки шли на город — по белому заснеженному полю ползли к стенам осажденной крепости стенобитные машины на полозьях. Их тащили толпы полуголых изможденных рабов, подгоняемых ударами плетей и гортанными выкриками узкоглазых воинов с луками и кривыми саблями. И на высоком холме стоял ордынский военачальник, и вислоухий лисий малахай скрывал генеральские погоны на его плечах. А на стенах и башнях крепости горели факелы, и рыцари с тревогой смотрели сквозь щели забрал не несметное войско кочевников, выплеснувшееся откуда-то из глубин Азии, и ждали приступа, и возносили молитвы, прося Господа укрепить их руки и сердца.

«Нет, шалишь, — внутреннее усмехнулся Павел. — Не дикая монгольская орда явилась к вам, одержимая жаждой грабежа, — к вам, господа рыцари-крестоносцы, пришло возмездие: возмездие за все то, что вы натворили на нашей русской земле, придя туда с огнем, мечом и надписью на бляхах солдатских ремней «С нами бог!». Не с вами Бог, тевтоны, нет, не с вами — придется вам ответить за все».

Взять Познань одними танками, да еще с явно недостаточными силами, не удалось. К счастью, Дрема-нойон и его темник[5] быстро поняли безнадежность этой затеи, понял ее и Катуков, понял и сам Жуков, хотя он и настаивал вначале на скорейшем взятии города. Брать крепость было нечем: Познань защищала целая армия, а у осаждающих не было тяжелой артиллерии, тылы отстали, и войска испытывали острую нехватку горючего и боеприпасов.

В итоге Познань обошли (только через месяц город взяли полевые армии Чуйкова и Колпакчи), и основные силы Первой гвардейской танковой армии перенацелились на прорыв Мезеритцкого укрепленного района. Обходя город, танкисты Дремова мимоходом захватили на аэродромах под Познанью свыше семисот (!) немецких самолетов. Высшее командование не поверило — такого, мол, просто не может быть. «Слишком большое» число трофейных самолетов произвела ошеломляющее впечатление в Москве. Ставка направила для проверки специальную комиссию, и та подтвердила цифру: да, захваченных самолетов действительно оказалось свыше 700.

Московская комиссия считала трофейные самолеты, а танкисты считали километры, оставшиеся до немецко-польской границы: двести, сто пятьдесят, сто… Еще немного — и вот она, река Обра, вот она, Германия.

…Гусеницы русских танков яростно дожевывали последние километры, отделявшие их от границы Тысячелетнего Рейха…

* * *

Реку Обру перескочили с ходу, и с ходу же ворвались в Бомст, небольшой немецкий городок с обширной центральной площадью и многочисленными средневековыми зданиями и памятниками. Это была уже Германия — та самая, куда русские воины шли три с половиной года и наконец-то дошли. Павел прислушался к своим чувствам — не было у него в душе ни злобной радости, ни желания мстить мирному населению, ни ликующей ненависти. Было только какое-то внутреннее волнение — «Неужели?» — и спокойное торжество победителя, уверенного, что дойдет он и до логова Зверя: до Берлина.

Город, покинутый жителями, горел. Не было слышно уже ни взрывов, ни выстрелов — только шуршание огня и тихий треск горящего дерева. Дивизион «катюш» остановился на центральной площади, где уже стояли танки Бочковского, опасливо принюхиваясь стволами орудий к пустым и темным улицам. Дементьев вышел из машины и огляделся по сторонам. Вокруг, кроме русских солдат, не было никого — Бомст вымер, на его улицах царили мрак, разгоняемый языками пламени, и тишина, нарушаемая приглушенным урчанием моторов танков и «бээмок». Не было видно и трупов — гарнизон, если он здесь был, оставил город без боя.