Когда-то давно, люди считали солнце живым существом, поклонялись ему, надеялись, что его всевидящий глаз сбережет их от бед и несчастий. Потом появились другие боги, другие религии, и астрономы ясно как дважды два доказали, что солнце это просто скопление пылающих газов, облако водорода в котором идет неуправляемая термоядерная реакция. Всего лишь звезда, такая же, как мириады других. Желтый карлик. Все скучно и приземлено. Никакой мистики. Никаких следящих за нами недремлющим оком высших существ. С тех пор желтый карлик лишь равнодушно смотрит на то, что творится под его ярким светом, даже не жмурясь, когда к нему поднимается копоть сожженных домов, не слыша горестных воплей матерей, потерявших своих сыновей, и вдов, оплакивающих мужей. Что ж, каждому да воздастся по вере его…

Из сожженного села мы забираем беженцев. Человек двадцать. Это те из погорельцев у которых есть родственники в Цхинвале, готовые их приютить. Куда денутся семьи, у которых таких родственников нет, даже не представляю. Конечно, тут присутствует элемент традиционного кавказского гостеприимства и бескорыстной взаимовыручки. Приютят на какой-то разумный срок непострадавшие сегодня соседи. Но такая благотворительность тоже не может длиться вечно. Что они будут делать дальше? Через месяц? Через год? Трясу головой, выгоняя из нее непрошенные мысли. Это все не мои проблемы. Моя проблема сейчас то, что мне еще целых полгода до вожделенного дембеля, а тут творится такое, что становится реально страшно при мысли о том, какой это долгий срок. Хотя пуля дура, она не выбирает, кто дембель, а кто зеленый душара. Вон хоть Чижа вспомнить…

Вид у беженцев жалкий, нелепо одетые, грязные, с ворохом узлов, котомок, они забираются в наши машины. Рассаживаются прямо на полу, на досках. Как они умудряются там сидеть для меня загадка. Даже на гораздо более удобной боковой лавке отбиваешь себе за время дороги всю задницу. Но они сидят, им деваться некуда. Все вперемешку: угрюмые мужчины, причитающие молодухи, сурово молчащие старые матроны с пробивающимися над верхней губой усами, почти такими же густыми, как у мужчин, настороженно будто пойманные зверьки зыркающие во все стороны быстрыми перепуганными глазенками дети. Мне уже даже не жалко их, как-то притупилась первоначальная острота чувств. Теперь постигшие их несчастия, их страдания для меня просто работа, нудная, скучная, та, которую хочется сделать как можно быстрее. Мы научились отгораживаться от них, смотреть, как на неодушевленные предметы, не впускать в свое сердце их горе, иначе не хватит никаких душевных сил. Всех все равно не пожалеешь! Еще когда мы только грузились в машины, собираясь на выезд, я уже знал, что сегодня опять будут беженцы, сожженные дома и очередные трупы, что мы опять не успеем и вся наша помощь этому селу сведется к простой эвакуации пострадавших. И нечего тут лишний раз рефлексировать…

Теперь сидя у заднего борта «Урала» я могу окинуть их одним быстрым взглядом, не задерживаясь на лицах, стараясь не встречаться взглядами. Могу даже пересчитать по головам, если возникнет такое желание. Они сидят спокойно, стараются без крайней нужды не разговаривать и не шевелиться. Не привлекать к себе наше внимание. Какой прием ждет их в Цхинвале? Конечно, здесь к кровному родству совсем другое отношение, не такое, как в центральной России, но все равно, вряд ли кого-нибудь обрадует нежданное прибытие в дом целой толпы дальних родственников, намеренных обосноваться у тебя на неопределенно долгий срок.