– Красиво говоришь! – непритворно восхитился Божин. – На Торгу нахватался, поди?

– Тамо…

В серых глазах коленопреклоненного отрока сияли такое неподдельное обожание и преданность, что не у каждой собаки увидишь! Данила Петрович аж умилился, махнул милостиво рукою:

– Инда продолжай – чего хотел-то?

– Тут человечек один приходил вчерась, сразу после вечерни. Ондреем зовут, говорит, Ивановского-ста гостя приказчик.

– И что хотел? Продать чего, аль купить, аль серебришка заняти? Да не валяйся ты на коленях, аки червь, встань!

– Он про Степанку говорил, господине, – поднявшись на ноги, поклонился слуга.

– Про какого Степанку? – Божин поначалу не поверил, переспрсил.

– Про того самого, – уверенно пояснил Авраам. – Грит, Степанко тот завтра… сегодня уже, после обедни сразу в корчме Одноглазого Карпа, что на Витковом переулке, будет. Чернь словесами прельщать!

– Так-так… – Боярин задумчиво скривился. – Прельщать, говоришь? Витков переулок, это на Славенском…

– На Славенском, господине. Меж Ильиной и Нутной. От Торговой площади недалече.

– Да знаю я… Вот что, Авраам. А ну-ка, покличь мне сюда парней. Поздоровей которых – Федьку Косого, Игната… ну, сам ведаешь, кого.

– Как ты велел, господине, в амбар того шильника Степанку кинули! Велишь пытать?

– Велю! Да что там – велю? Самолично пытать буду! Ну, гадина ядовитейшая, попался ты наконец!

Смачно сплюнув, боярин потер руки и с ухмылкою спустился с крыльца, направляясь через весь умощенный дубовыми плашками двор к дальнему, в стороне от других, амбару – пытошной.

– Пастырей по мзде поставляют, – вскочив на лавку, грозил, неведомо кому, кулачищем дюжий мужик в распахнутом на груди добротном кафтане и с пегой всклокоченной бородой. Все звали его Никита Злослов и слушали с явной охоткою.

– Рази то истинные пастыри наши, по мзде-то поставленные, к богачеству земному алчные? – сверкая темными очами, грозно вопрошал Злослов. – Таких и у папистов полно было – так в многих немецких да чешских землях их коленом под зад. Свою церкву устроили – справедливую, честную, сам профессор Ян Гус народ свой в том накрепко поддержал! Тако и нам надобно сделати.

– Верно, верно говоришь, Никита! – выступил вперед дотоле незаметно стоявший у стеночки сутулый мужик с белым прыщеватым лицом и смурным взором – давешний убивец несчастного Федота со Щитной.

– А-а, – обернулся к нему Злослов. – Ондрей! Давненько тебя не видали. Что – послушать зашел?

– Не токмо. – Убивец покривил тонкие губы. – Весть дурную принес вам, братие. Боярин Данилко Божин человека достойного, Степана нашего, имал! Пытать похощет да смертию казнить лютою.

– Это как это – пытать? – возмутился Никита. – Без суда? Без следствия? Вот так запросто взял – и схватил?!

– Так у Данилки-то брате родный – обители Хутынской игумен! Тоже, грят, по мзде, не по правде, поставленный, – подбоченясь, пояснил Ондрей. – Вот и разошелся Данило – что хочет, то и творит, поддержку, гад, чует.

– Да все они заодно! – сказал Одноглазый Карп – мужик вертлявый, с лицом продолговатым, желтым да с выбитым в давней кабацкой драке правым глазом. – Сегодня Степанку, а завтра и любого схватят, пытать удумают!

– Вот-вот! – заскрипел зубами убивец.