— Вам стоит как следует выспаться.

— О боги, чего бы я сейчас не отдала за горячую ванну!

— Что ж, пойду убедиться, что вода уже греется, — пробормотал он и снова ринулся в дом. Валерия смотрела, как он, сунув свой жезл под мышку, вихрем взлетел по ступенькам — медали на груди мелодично брякали, зычный голос разносился по всему дому, четкие приказы сыпались один за другим, широченные плечи едва не снесли притолоку двери. Люди испуганно шарахались от него и разлетались в стороны, словно осенние листья.

— А он ничего, достаточно обходительный — для провинциала, конечно, — проговорил Клодий.

— Знаешь, я рада, что Марк его послал. Ты при нем тоже чувствуешь себя в безопасности?

Клодий окинул взглядом остальных римских солдат, терпеливо стоявших под дождем, держа под уздцы своих лошадей, и пожал плечами:

— Жизнь на окраинах империи никогда не была безопасной. Стоит мне только взглянуть на него, как я тут же вспоминаю об этом.

— Просто начало у нас вышло не слишком удачным, вот и все. Брр, ну и холод! Давай-ка выбираться отсюда. — Валерия, сморщив носик, вылезла из носилок и в сопровождении Клодия поднялась на крыльцо.

В портике стояла промозглая сырость. Было зябко и многолюдно. Здесь толкались не только закутанные в плащи чиновники и представители городских властей — куда больше было уличных торговцев и разносчиков, превративших портик губернаторского дворца в некое подобие рыночной площади. Кто-то торговал съестными припасами, остальные на разные лады предлагали украшения и шерстяные ткани, повсюду громоздились горы покрытых эмалью или глазурью горшков, рядом с которыми сидели горшечники. «Лондиниум», — красовалось на каждом из них. Валерия с интересом разглядывала их. Клодий неотступно, как тень, следовал за ней по пятам.

— Какие они странные и оригинальные! Просто руки чешутся купить хоть один!

— У них тоже руки чешутся — продать хоть один! Нисколько в этом не сомневаюсь.

— Да, да, госпожа, очень красивые горшки! — певуче уговаривал их торговец.

— У нас и без того довольно вещей, — вмешался Клодий. — И горшков тоже хватает. Купишь такой горшок на обратном пути, когда будешь возвращаться в Рим.

Валерия выбрала вазу.

— Нет, я хочу сейчас. Что-то, что будет напоминать мне о Лондиниуме.

— Люди обычно называют это «что-то» памятью, и она-то как раз ничего не весит.

— Вздор! Можешь считать, что эта ваза станет хранилищем моих воспоминаний, вот и все. — Валерия швырнула торговцу мелкую монету. — Это для моего приданого.

Торговец расплылся в улыбке:

— Фест польщен, что вы остановили свой выбор на нем, госпожа.

Валерия, сунув вазу в руки Клодию, принялась разглядывать чашки.

— Дорогу, дорогу благородной и щедрой госпоже! — Скрипучий голос, доносившийся откуда-то из сумрака в тени колонн портика, раздался так неожиданно, что оба вздрогнули. — Девушке, имя которой Любопытство!

Римляне обернулись. Прислонившись спиной к колонне, едва видная в царившем тут полусумраке, на свернутом в несколько раз драном одеяле сидела старая карга. Седые космы клочьями свешивались на сморщенное, как печеное яблоко, лицо, высохшее тело было закутано в плащ. Перед ней были рассыпаны кости. Гадалка!

— Да, — прокаркала старуха. — Я вижу женщину, ступившую на край своей жизни!

Торговец горшками раздраженно отмахнулся от старухи.

— Ты можешь услышать звон монет, Мебда, но очень сомневаюсь, что ты способна рассмотреть прошлое у себя под носом, — и ты отлично это знаешь, старая ведьма!

Старуха злобно ощерилась в сторону своего обидчика.