— Но ты — один из них. Ты получил ту награду — теперь Мюррей Браун уже не сможет на тебя нападать, верно?

— Ты про Коберовскую медаль? Да, это неплохо. Весьма неплохо.

— Мне говорили, что ты теперь кандидат на Нобелевку.

— О, эти награды… я рад, конечно… но к ним надо относиться очень осторожно, ни в коем случае не путать с реальными достижениями. Но я доволен, что меня заметили. Кстати, на церемонии вручения мне придется прочитать лекцию. Тогда я и узнаю, что люди думают на самом деле, — по тому, как они примут мою лекцию. Но я еще не все показал, что могу, далеко не все.

— Ози, такая скромность великого человека убийственна по отношению к нам — скромным середнячкам. Мы кое-как плетемся вперед, делая все, что в наших силах, и зная, что это очень немного. Американский колледж врачей удостоил тебя высочайшей из своих наград, а ты жеманничаешь. Это не скромность, а мазохизм. Ты просто любишь страдать и урабатываться до потери пульса. Меня от тебя тошнит. Наверное, это твой шелдоновский тип виноват.

— Это все меннонитское воспитание. «Остерегайтесь гордыни». Вы все ужасно добры ко мне, поэтому я должен стеречься, чтобы не начать гладить самого себя по голове. Кстати, Мария утверждает, что я маг.

— Надо полагать, в ее системе понятий ты и есть маг.

— Она написала мне очень милое письмо. В основном цитаты из Парацельса. Я постоянно ношу его с собой — это признак слабости. Но послушай: «Природным святым, именуемым магами, дана власть над энергиями и богатствами природы. Ибо есть блаженные во Господе, которые служат жизни будущего века; их именуют святыми. Но есть также и блаженные, кои служат силам природы, — их именуют магами… Что другим не под силу, то им под силу, ибо им это послано свыше как особый дар». Думать о себе в таких выражениях — смерть для ученого. Сомнение, сомнение и еще раз сомнение, пока не будешь уверен на сто пятьдесят процентов! Это единственный возможный путь.

— Если бы Мария написала мне что-нибудь такое, я бы ей поверил.

— Почему?

— Мне кажется, она знает, что говорит. У нее невероятное чутье на людей.

— Думаешь? Она прислала мне очень странного типа, определенно необычного в шелдоновском смысле, так что я его посадил на ведро. Интересные вещи приносит, но только раз в неделю или около того.

— Я его знаю?

— Ну, Симон, ты же знаешь, я не могу раскрывать имена. Это очень неэтично. Иногда мы с ним обсуждаем сомнение. Он великий любитель сомневаться. Раньше был монахом. Что в нем интересно, так это его шелдоновский тин. Очень редкий: три-семь-шесть. Понимаешь? Очень интеллектуальный и нервный, но фантастически крепкого сложения. Я бы сказал, что человек с такими задатками опасен. Может и ударить. Он измывался над своим телом, кажется, всеми способами, известными человечеству. А судя по тому, как пахнет его продукт, он наркоман со стажем. Он хотя и небольшого роста, но фантастически мускулист и силен. Ему нужны деньги, но он приносит продукт редко и помалу. Запор. Это от наркотиков. Он мне не нравится, но я его терплю из-за редкого типа.

— Ради Марии?

— Нет, ради себя самого. Слушай, я надеюсь, ты не подумал, что я неравнодушен к Марии? Да, она хорошая девушка, но больше ничего.

— У нее неинтересный тип?

— С моей точки зрения, нет. Слишком сбалансирована.

— А она, случайно, не может оказаться «проклятьем пикника»?

— Никогда. Она хорошо сохранится. Будет импозантной женщиной. Наверное, сутулой: это неискоренимо в женской фигуре. Но она будет хорошо держаться до самого конца.

— Ози, а вот эти шелдоновские типы… они необратимы?

— Что ты имеешь в виду?

— В последний раз, когда я сюда приходил, ты был очень откровенен насчет меня и моей склонности к полноте.