Иначе еды не хватит. Одними костями сыт не будешь.
Молодые пары, с которыми я беседую перед венчанием, чистосердечно веруют — или имитируют чистосердечие, которого, по их мнению, я ожидаю. Но я знаю, что в доме, который они построят, будут и другие боги, кроме Единого Бога. Римляне верили в ларов и пенатов, и были правы: в каждом доме и в каждом браке есть малые боги. Иногда они раздуваются до невероятных размеров. Они могущественны, даже если хозяева дома не осознают их присутствия. У каждого такого бога есть темная сторона, готовая натворить беды: так, гордость притворяется самоуважением, гнев — верностью принципам высокой морали, похоть — свободой выбора. Какие боги поселятся в доме Корнишей?
Я знал про особый конек Марии: это честь — понятие, найденное у Рабле и взятое Марией на вооружение. Честь, которая, как говорят, побуждает людей к добродетельным поступкам и удерживает от греха. Есть ли у этого бога темная сторона? Не буду тратить время на бесплодные гадания. Но я вполне могу себе представить, каких адских бед может натворить Честь, если раздуется слишком сильно и заслонит лицо Единого Бога.
2
Свадьба Марии решительно удалась — если принять во внимание обстоятельства и закрыть глаза на кое-какие странности. Стоя у алтаря в ожидании невесты, я видел, как она разувается на том конце часовни «Душка». Невеста предстала предо мной босиком, хотя длинное белое платье почти все время закрывало ее ступни. От этого она стала ниже — такой маленькой я ее ни разу не видел, — так что Артур Корниш при своем среднем росте возвышался над ней. Он был одет красиво и в соответствии с обычаями; ясно было, что фрак сшит по мерке, а не взят напрокат. Многие свадьбы приобретают комический оттенок из-за того, что жених одет в плохо подогнанную прокатную одежду и явно не умеет держаться в накрахмаленном воротничке (первом в его жизни). Я считаю, если жених выглядит шутом — это плохая примета. Чаще всего человека подводит неумение носить цилиндр. Артур и его свидетель выглядели безупречно. Свидетелем был Герант Пауэлл, подающий надежды молодой актер со Стратфордского театрального фестиваля, — красивый, уверенный в себе, он занимал слишком много места, как часто бывает с актерами во время торжественных церемоний. Интересно, подумал я, где это Артур нашел такого приятеля, — лет пятьдесят назад его назвали бы кумиром сумасшедших театралок.
Музыка тоже идеально подходила к случаю, — должно быть, выбирал ее Артур. Странно было видеть, как Мария с безупречной грацией босой цыганки приближается под руку с Ерко по длинному центральному проходу. Ерко ступал вразвалку, как огромный медведь, и демонстративно улыбался сквозь слезы — видимо, решил, что ему подобает именно такое сочетание эмоций. Он где-то — одному Богу известно где — откопал фиолетовый аскотский шейный платок и заколол его булавкой, на которой красовался гранат размером с яйцо.
Мамуся красовалась на первом от прохода месте в первом ряду на стороне, принадлежащей гостям невесты, — пхури дай в парадном одеянии, сложные нагромождения юбок, пестрые жилеты, не меньше трех шалей, а волосы намаслены до того, что она уподобилась Богу Сиона: ее стези источали тук. Мамуся не плакала: она хранила достоинство, как подобает матриарху.
Но стоило появиться Марии, как я уже не видел никого, кроме нее. Когда она приблизилась, сердечная боль сменилась удивлением, ибо на Марии было надето самое длинное ожерелье, какое я когда-либо видел. Ему позавидовал бы и лорд-мэр великого города. Оно состояло из золотых дисков диаметром не меньше двух дюймов, с выбитым на них изображением какого-то рогатого животного. Я не стал разглядывать надписи, ибо невежливо было бы пялиться на невесту, но мне бросилось в глаза непонятное слово «Fyngoud». Что это? Какое-нибудь шотландское сокровище? Рядом с ним меркло мамусино монисто из талеров Марии-Терезии, надетое по торжественному случаю. |