– А как же всеобщее братство народов? И товарищеская взаимопомощь? – воскликнул Пол.

Отдых начинался великолепно!

– Чтоб вам всем пусто был! – в сердцах выругался Пол. – И пусть живет Опискин!

Двери, что-то прошипев, закрылись, и автобус тронулся в путь, выдыхая клубы черного дыма. Студенты отбыли исполнять свою благородную миссию. Насколько удавалось рассмотреть сквозь грязные стекла окон, они выглядели вполне довольными жизнью.

Пол вспомнил о Мэдоксе и его престарелом хозяине. Они же тоже должны как-то добраться до города. Но, поразмыслив, решил больше никого и ни о чем не просить. Он возьмет два опасных чемодана и сам отнесет их на автобусную остановку или к стоянке такси. А чемоданы с вполне невинным содержимым останутся здесь, в здании вокзала, до лучших времен. Он заметил, что в офисе с вывеской «Интурист» наблюдается повышенная деловая активность. Высокий мужчина с крайне озабоченным видом разыскивал на столах пропавший документ, изумительной красоты богиня в желтом платье монотонно кричала в телефонную трубку: «Алле! Алле!» Никто не обращал на Пола никакого внимания. Он перенес свои чемоданы в какую-то темную, грязную и пахнущую пылью кладовку. Выйдя оттуда, он сообщил, не обращаясь ни к кому конкретно: «Багаж». Его машинально поблагодарили. Значит, все в порядке.

Нельзя сказать, что прогулка с тяжелыми чемоданами к воротам порта была легкой и приятной. Северный летний вечер был удивительно жарким. А ведь на Западе все уверены, что жители Ленинграда круглый год одеты в меха.

Но вот позади остались подкрановые пути, штабели грузов, стоящие у причалов суда. Теперь Пол тащился по узкому проходу между неизвестными строениями, весьма обнадеженный попавшимся ему по дороге указателем, утверждающим, что город располагается впереди. Затем он узрел облупившуюся арку, по обе стороны которой, как ряды встречающих, выстроились щиты с видами советского Ленинграда. Наконец Пол добрался до щуплого чиновника, который долго и внимательно изучал предъявленный ему паспорт. Правда, скорее всего, его повышенное внимание было вызвано не бюрократическими, а эстетическими причинами: Белинда была исключительно фотогенична и на фотографиях всегда получалась удивительной красавицей.

Получив обратно документ, Пол вышел за ворота, и перед его взором предстала картина всеобщей убогости и нищеты.

Дома неопределенного цвета, поскольку с них давно слезла краска (такие ему доводилось видеть только в доках Манчестера), казались еще более запущенными под величественным сводом золотисто-голубого неба. Вокруг росли чахлые, неухоженные деревья, стояли покосившиеся урны, переполненные всевозможным мусором. Единственное, что могло порадовать глаз своим изобилием, это нравоучительные плакаты. На фойе этого пейзажа советские рабочие ждали автобуса.

Впервые в жизни Пол ощутил себя до мозга костей капиталистом. Капитализм чувствовался даже в покрое его одежды. И новые саржевые брюки, и уже весьма поношенная спортивная куртка от Гарриса сразу же бросались в глаза. Здесь царил пролетариат, одетый в потертые кепки и не знающий, что такое галстук. Пол ощутил это необычайно остро, как никогда ранее, хотя неоднократно встречался у себя на родине с представителями рабочего класса. Больше всего на свете ему захотелось поскорее очутиться в такси, вырваться из этого ужасного места, снова попасть в привычное окружение богатых туристов из капиталистических стран. Устыдившись, он вспомнил, как его отец, Джон Хасси, однажды во время массовой безработицы стал в очередь на такси у столба с большой буквой «Т». Там он лишился рубашки, галстука, обуви и даже грязного плаща, который нес в руке. Очередь сожрала все. Но черт побери, у них же есть Гагарин, балет, а товарищ Хрущев обещал построить небоскребы. У них в большом почете правда, красота и чувство товарищеской взаимопомощи.