– Это подарок, – повторил Пол и вручил каждой по цветастой обновке.

Они поверили не сразу. Очевидно, люди, воспитанные на земле Бабы-яги и спутников, не были приучены к бескорыстным дарам.

– Это правда, – повторил Пол, – берите.

Девочки поблагодарили нежданного благодетеля и, оживленно болтая, удалились в сторону канала. Когда Пол в очередной раз наклонился к чемодану за следующим платьем, Николаев снова попытался засунуть ему в карман деньги. Но Пол оказался шустрее. Он оттолкнул руку с конвертом и одновременно изо всех сил ударил приставучего нахала по ноге, которой он прижимал крышку пока еще не открытого чемодана. А вокруг собиралась толпа. Николаева оттеснили в сторону. Пронесся слух, что какой-то сумасшедший, но очень добрый иностранец раздает бесплатно всем желающим красивые вещи. Не обошлось и без казусов. Видимо, эти люди были так воспитаны, что не воспринимали подарки. Они могли или купить вещь, или украсть, но считали неправильным принять ее в дар. Пол принялся громогласно вещать:

– Я дарю русским людям… – Сообразив, что ему следует говорить по-русски, Пол на минуту задумался, стараясь выстроить правильную фразу. Правда, он очень быстро отказался от этого намерения, отчаявшись пробиться сквозь дебри непостижимой для нормального англичанина русской грамматики, и решил, что в данной ситуации можно запросто послать грамматику ко всем чертям. – От имени британских товарищей… – снова торжественно начал он, плюнул и зычно гаркнул: – Английский народ дает! – С этими словами он принялся бросать в недоумевающую толпу буржуазные тряпки.

Николаев с его пухлым конвертом был уже далеко. Он выкрикивал гневные ругательства, по пробиться сквозь окружившую Пола толпу не мог. Рядом остановились два трамвая. Карамзин и Зверьков все еще переходили улицу.

– Подарки! Подарки! – истошно вопил Пол. – От британского народа жителям Ленинграда!

Перед ним мелькали лица людей, удивленные, радостные, счастливые, совсем как у маленьких детей, только что получивших от родителей в подарок восхитительный воздушный шарик. А Пол продолжал разбрасывать вокруг платья. Вскоре головы, плечи и руки сбившихся в плотную толпу людей покрылись розовыми, горчичными, желтыми, терракотовыми пятнами. Маленькая женщина, неведомо как прорвавшаяся к Полу, дернула его за рукав и, умоляюще заглянув ему в глаза, сказала:

– Моя дочь выходит замуж. Завтра свадьба.

Пол радостно осклабился и вручил ей кипу лиловых, синих, серебристых тряпок. Затем он бросил еще одну охапку золотистых, оранжевых, изумрудно-зеленых и небесно-голубых платьев в толпу. Среди них было одно, сверкающее девственной белизной. Все происходящее напоминало красивый религиозный обряд.

В этот момент Пол испытал сильнейший оргазм. Такого ему не приходилось ощущать никогда в жизни. Он понял, что теперь уже не просто спасает свою шкуру, а упивается наслаждением от содеянного. Это же стыдно! Но, вглядевшись в темные славянские глаза, в которых отражались яркие краски, в восторженно приоткрытые губы, он неожиданно для самого себя подумал: «Почему мы не делаем это чаще?» Это было в какой-то очень старой песне. Полу вдруг показалось очень важным припомнить остальные слова.

Именно этой проблемой были заняты его мысли, когда Зверьков и Карамзин сумели протиснуться сквозь толпу и остановились прямо перед Полом. В первый момент он их не узнал.

– Мне очень жаль, – сказал он по-русски. – Но больше ничего нет. – Потом ему все-таки удалось понять, что эти две физиономии чем-то выделяются из толпы, которая уже начала расходиться. Пол нахально улыбнулся и проговорил: – Ах, это вы, господа вероломные предатели. Бедный Алексей Прутков. Теперь ему не видать ожидаемого им процента как своих ушей.

Он покосился на опустевшие чемоданы, изрядно пострадавшие от общения с толпой, затем на явно чувствующего себя не в своей тарелке Николаева.