— Дрей Дреич, давайте начистоту — дочку я вам не отдам. Мне больше не нужна Анюта, я отпустил ее, и вам советую. У меня есть семья, жена, дочь, работа, а даже самая безумная любовь со временем проходит.

— Уверен? — уточнил Кеширский неожиданно жестко, как будто отбросив привычную маску расслабленного плейбоя. — Обстоятельства ведь могут измениться.

— Никогда не был ни в чем уверен так прочно, — подтвердил я. — Готов принять последствия своего выбора.

— Ну что же, дело твое и последствия на тебе.

Кеширский откланялся, а я решил, что мне лучше пока не покидать Жижецк и иметь надежную «крышу». Утешая рыдающую Марту (Кэш ее здорово напугал), решил, что черт с ним, побуду директором. Жилье и какая-никакая зарплата нам не помешают. Опять же, Настя школу закончит спокойно.

Насте в «Макаре» нравится. Она тут «дочь директора» и первая помощница. Взяла на себя большую часть хозяйственно-административных хлопот, пока я вытаскивал из глубин клинической, на грани комы, депрессии Марту. Моя блудная супруга потеряла себя настолько, что я даже от бессилия обратился за советом к Вассагову, который тогда еще не уехал из города.

— Вы, уважаемый Антон, — сказал безопасник с умеренным сочувствием, — наблюдаете заключительную фазу ситуации «брошенная тульпа». Они не так самостоятельны, как им кажется. Марта Менделева должна была исчезнуть пять лет назад, но помешала ваша привязанность. Бросив вас, она вернула процесс к естественному ходу вещей.

— И что же делать? Я не хотел бы ее потерять.

— Вы не будете по ней горевать, — равнодушно сказал Вассагов, — даже если сейчас вам кажется, что это не так. Через несколько дней она превратится в смутное воспоминание, через неделю — сотрется и оно. Даже печать в вашем паспорте исчезнет. Тульпы — воплощенная разумом навь, и исчезают без следа, как только перестают быть кому-то нужны. Так что не мучайтесь угрызениями совести, вашей вины тут нет.

— А как же воспитанники «Макара»?

— Они были нужны друг другу и Невзору. Пусть даже последнему не вполне бескорыстно. Это был интересный эксперимент — смогут ли они существовать без своих создателей, если им дать нужные условия. И да, предупреждая вопрос: ваша так называемая дочь — совсем другое дело.

— Оставьте эти инсинуации, — огрызнулся я. — «Так называемая» и прочие заходы. Вы ее не получите.

— Вы всегда так забавно сопротивляетесь неизбежному, Антон! — засмеялся безопасник.

Но мне было плевать на его намеки. Я шел в больницу, где лежала тогда Марта, и, глядя на ее тонкий, исхудавший до лезвийной остроты профиль на подушке, врал, что люблю, что был дурак и не понимал своего счастья, что наплевать мне, каких глупостей она наделала, и что виноват в них я, а не она. Просил не оставлять меня одного и прочие слезливые глупости. То, что врут женщинам, лишь бы не плакали. Она не плакала, а умирала, но все равно помогло. И, когда Марта порозовела, задышала полной грудью и начала, наконец, реагировать на мое присутствие, мне в последний раз приснилась Анюта. Она была с зонтиком, но он исчезал на глазах, как будто медленно сгорая. И этот огонь сиял в ее глазах.