Мышь забеременела в третий раз. Случилось это осенью. Травы в горах высохли и сгорели, камни по ночам стали обрастать плесенью измороси, лужи на дороге покрывались толстым слоем льда, в который вмерзали желтые листья, труха, сор и даже конские следы. Днем лужи оттаивали под лучами тусклого солнца, и осенний ветер гонял по ним мелкую рябь. Вода в ручьях замедлила свой бег, стала густой и тягучей, как уваренный сироп. На кухне пекли медовые лепешки с сушеной черемухой. Мальчик с поваром возились у жаркого очага с большими сковородами. Они подкидывали лепешки на сковородах, те, золотистые, как пчелы, и румяные, как хурма на морозе, кувыркались в воздухе и плюхались в кипящее масло, распространяя по кухне дурманящий, сводящий с ума сладкий запах. Дышащие жаром стопки лепешек поднимались из широких мисок, стоящих на полу, на высоту человеческого роста. Мышь знала, что сейчас, пока мальчик с поваром заняты делом, самое время бежать в дацан, просить у Мышиного бога о третьей душе, пускай крохотной, больной, убогой, слепой и никчемной… Мышь побежала к дверям кухни, по дороге отхватив от нижней лепешки небольшой кусочек в подарок своему богу. Она пролезла в щель между косяком и дверью и, оказавшись во дворе, поежилась от холода. Двор был пуст, небо — чисто, дорога лежала перед ней серым шершавым языком. Мышь побежала по ней, чувствуя биение второго сердца внутри себя.

Недалеко от дацана на обочине дороги сидела прекрасная женщина. Она была одета в богатое «дели» и высокую шапку, отороченную седым соболем. Ее густые черные волосы жирно блестели на солнце, глаза, похожие на дикие спелые сливы, были затуманены болью, рот полуоткрыт. Приблизившись к ней, Мышь увидела выпирающий из под «дели» живот.

— Чем тебе помочь, женщина? — участливо спросила Мышь.

Женщина только махнула на нее рукой и застонала. Но через несколько мгновений боль прошла, она отерла рукавом пот со лба, глянула вниз и уже приветливо улыбнулась.

— Хотел мне князь дать коня и охрану, а я сбежала тайно от всех и чуть не родила. Нет, видно не время еще. Смотри-ка, у нее лепешка!

Мышь протянула румяный кусочек, женщина взяла его и съела.

— Где ты ее взяла?

— На дворцовой кухне. Их пекут для тебя и для твоего будущего сына.

— Да, скоро уже, — кивнула женщина.

— А правду ли говорят, что первая жена князя, похожая на луну, сошла с ума и сейчас ее держат в клетке, боясь, что она, как снежный барс, убьет всякого, кто встретится ей на пути, или бросится со скалы в глубокую реку, как рыба, оставленная без присмотра?

— Все врут! — закричала женщина, краснея. — Жена князя выпила отвара из белены и полыни. Она отдала мальчишке с кухни свою серебряную серьгу, сказала, что умрет прежде, чем поспеет тарак, настоенный на украшении, и просила помянуть ее.

— Значит, ее больше нет?

Молодая жена князя ничего не сказала и только сердито сдвинула густые брови.

— А правда ли, что сын князя вырос, стал силен и красив, и может поднять на плечи лошадь?

— Что ты, Мышь! Совсем ты глупа и безумна! — снова закричала женщина. — Лошадь не может поднять безобразного Сухе, потому что он толст, как осенняя куропатка, а лице его покрыто прыщами и больше походит на бараний зад! Вот родится мой сын и сможет поднять на плечи лошадь, и красив будет, как рябина зимой! — неожиданно новая жена князя расплакалась. — И зачем ты подошла ко мне, Мышь? Зачем спрашивала о глупом? Иди своей дорогой и никогда больше не попадайся мне на глаза!

Мышь фыркнула и побежала дальше.