— Все, что происходит за стенами дома — пусть там и остается, — сказал Дрынов. — А здесь присутствуют иные силы и явления, которые нам невозможно разгадать никогда. Настроимся же на благоговейное отношение к духам и станем внимать им в тишине и внутреннем созерцании. Приступим, друзья мои?

— Согласны, — отозвался за всех пекарь. Я вспомнил, что в прошлый раз дух Бориса предсказал ему скорую смерть в этом году. Если Раструбов всерьез отнесся к его заявлению, то в его психике несомненно должны были произойти какие-то сдвиги. Он мог в последние дни своей жизни сыграть ва-банк, по-крупному. Но что было ставкой в его игре? Марков сказал, что каждый из них, возможно, причастен к какому-то преступлению. Может быть, сейчас это удастся выяснить…

— Присутствует ли здесь кто-нибудь, кроме нас? — произнес Дрынов, оглядывая помещение. Глаза его сделались пустыми, словно из них вытекла жизнь. Блюдце на столе звякнуло один раз. Это означало: «Да». Я подумал: как ему удается сей фокус? И зачем ему вообще морочить людям голову? В сущности, он мало чем отличался от Монка, такого же шарлатана, только у того были масштабы покрупнее. А Дрынову, очевидно, доставляло наслаждение камерность, закрытость его секты. Блюдце продолжало позвякивать, а Викентий Львович расшифровывал на листке бумаги буквы.

— Его зовут Аспарий, — объявил он наконец. — Он жил во втором веке до нашей эры. Родина его — Персия. Над Полыньей он оказался случайно. Он готов ответить на ваши вопросы.

— Спроси его, сколько я еще проживу… месяцев? — зашептал пекарь Раструбов, навалившись на стол.

— Состоится ли в скором времени Страшный Суд для землян? — проговорил Монк; видно, в своем «монкианстве» он не мог найти четкого ответа на этот вопрос и решил прибегнуть к услугам древнего перса.

— Когда Минздрав вызволит меня отсюда на кафедру? — Этот голос принадлежал доктору Мендлеву.

Посыпались и другие вопросы…

— Спокойнее, господа, по порядку! — урезонил их Дрынов. — Вы же не на базаре. Аспарий может покинуть нас.

Я подумал, что, наверное, Марков и Григорий уже подошли к дому и наш бравый капитан возится с замком. Что ж, ему не привыкать открывать чужие двери. Справа от меня сидел Горемыжный, слева — Мендлев, и я толкнул доктора ногой, напоминая о нашем уговоре. Тот опомнился, виновато взглянул на меня, оставив свое выяснение отношений с Минздравом до более подходящего случая.

— Викентий Львович, пусть Аспарий свяжется с духом одного умершего человека, — попросил он.

— Какого человека? — насторожился Дрынов.

— Он жил здесь, в Полынье.

— Не надо, — ответил за главного спирита пекарь.

— Надо, — произнес я. — И давайте потушим свечи, как в прошлый раз.

— Как угодно, — вяло согласился Дрынов, взглянув на Жанну.

Та быстро встала и, обойдя комнату, потушила все свечи. Комната погрузилась в полную тьму, а Жанна на ощупь добралась до своего кресла. Я достал из кармана прибор ночного видения и посмотрел через глазок на собравшихся. В красно-синем изображении они сами выглядели как духи, слетевшиеся на тайную мессу. Лица у всех были напряжены, пугливы и тревожны. Монк теребил свою длинную бороду, словно черпая в ней силу, Дрынов и Раструбов навалились грудью на стол, Кох сидел с брезгливой гримасой, а Жанна положила руку на колено Горемыжного. «Ай да ведьмочка!» — подумал я.