— Что-то я вас не понимаю.

— Да я и сам порой, по правде говоря, путаюсь в своих мыслях. А почему вы ко мне не заходите? Хотя бы за продуктами.

— А у нас постные дни.

— Завидую. А я вот, грешен, ем все подряд. Так что вы лучше бы не бегали по ночам. Подстрелят ведь… Впрочем, — Намцевич внимательно поглядел на меня, — вы знаете, что у вас есть очень сильный покровитель?

— Догадываюсь.

— Нет, вряд ли. Вот поэтому вы еще и живы.

— Бросьте, я уже одной ногой в могиле. Сам не пойму, как еще трепыхаюсь. Наверное, в силу привычки.

— С вами весело. Жаль расставаться. Значит, в дом так и не пригласите?

— Как-нибудь в другой раз. Когда уборку закончим.

— А стоит ли мыть полы, если дом все равно рано или поздно сгорит?

— Так ведь и особняк ваш не вечен, Александр Генрихович?

— Хм-м… Укол засчитан. Вы, должно быть, чувствуете себя Гераклом, побеждающим Лернейскую гидру? А ведь одна ее головушка — бессмертная…

— Уж не ваша ли, часом?

— А хоть бы и моя, вам-то что?

— Нет, ничего, мое дело сторона. Только Волшебный камень-то — вот он, рядышком. Аккурат головку придавит. Как в мифе вашем.

— Знаете, друг мой, как получить бессмертие? Через других смертных. Я говорю иносказательно, но вы умница, поймете.

— Мозги у меня слабые. — Мне стала надоедать беседа. — Прилечь пора.

— Тогда не буду больше задерживать. Прощевайте.

— Ага. Приветик передайте Валерии.

— Непременно, — согласился Намцевич и откланялся.

Я смотрел на отъезжающий джип и видел злые глаза его охранников: будь их воля, они бы разорвали меня на куски. Потом тщательно запер калитку и вернулся в дом.

— Надо было нам захватить его заложником, — сердито обронил Марков. — Тогда бы мы могли диктовать условия. О чем вы болтали?

— Наша беседа имела глубокий подтекст. Он намекнул, что может прихлопнуть нас в любой момент. Но что-то ему мешает.

— Значит, у нас еще есть время. Постараемся использовать его на полную катушку.

— По-моему, Жора, он помешан на идее бессмертия. Вот только зачем оно ему нужно?

— А тебе — нет?.

— Да ведь и тебе тоже. Нормальный человек должен прожить жизнь и умереть, и в этом нет ничего стыдного или горького. Так заведено, и если уж смерть пришла к Сократу, Наполеону, Пушкину, то какой смысл жить вечно таким типам, как Намцевич? Или нам с тобой? Земля должна утрамбовываться мертвыми, чтобы рождать людей заново. В этом смысл. А бессмертие — всего лишь потуги гордеца, страдающего запором. Это — сатанизм, все та же продажа души дьяволу.

— Вадим прав, — заметил стоявший рядом с нами Григорий. — Я понял это, когда еще был учеником у вашего деда. Вы знаете, что в последние годы он также искал рецепты бессмертия?

— Неужели? — спросил я. — Нет, не знал. Да и откуда? Я видел-то его в своей жизни всего ничего.

— Да, так оно и было. И когда он стал заниматься этой… проблемой, то и сам начал меняться. Мне это было хорошо заметно, поскольку я постоянно был рядом с ним. Характер его изменился, весь внутренний мир. Он стал неуравновешенным, злым, словно бы потерял покой. Порой мне даже казалось, что он сходит с ума.