— Вы с ума сошли, — прошептал он. — Вас там убьют… Берите свою жену и перебирайтесь ко мне. Я вас спрячу в подполе. Авось перебьемся…

— Нет, Илья Ильич, поздно прятаться. Надо дело делать. Видите, как все повернулось?

Горемыжный виновато пожал плечами.

— Прямо чума какая-то свалилась на Полынью, — сказал он. — Что же теперь будет?

— Не знаю. Только отсиживаться нельзя.

— Вы считаете, что я в чем-то виноват?

— А сами-то вы как думаете? Загляните в себя.

— Мне уже не измениться…

— Было бы желание, Илья Ильич.

Он только тяжело вздохнул и ничего не ответил. А я продолжил свой путь. Впереди показался особняк Намцевича. Метров за пятьдесят до него перед моими ногами от автоматной очереди забурлила фонтанчиками земля. Я высоко поднял над головой палку с белым платком и остановился. Потом уверенно зашагал дальше. Больше не стреляли. Подойдя к самым воротам, я увидел охранника с косичкой на затылке, который держал меня под прицелом.

— Позови хозяина, — сказал я. — Хочу поговорить.

Он молча кивнул головой, но не сдвинулся с места.

А от особняка уже шел к воротам сам Намцевич, приветливо помахивая мне рукой.

— Дорогой гость, — сказал он, широко улыбаясь. — Если бы вы только знали, как я рад! А что это у вас за палка с тряпкой? Никак, в парламентера играете? Так мы же с вами вроде бы и не ссорились?

— Ага, дружки неразлучные, — согласился я. Ворота открылись, и меня впустили внутрь. — Поговорим здесь, Александр Генрихович?

— Зачем же тут? На балконе, там нам и кофейку подадут.

Мы поднялись с ним на второй этаж. В особняке его было как-то безлюдно, я заметил только четырех охранников. Где остальные? Где пленники?

— Вас, очевидно, интересуют ваши друзья? Одного из них вы сейчас увидите, — усмехнулся Намцевич.

Так и произошло. Буквально минут через пять на балкон, где мы сидели за столиком, вышел Сеня Барсуков с подносом, на котором стоял кофейник, чашки, сахар и все прочее. Выглядел он как прибитая собака, виляющая хвостом. Поставив поднос на столик, он выпрямился, смущенно кашлянул.

— Много тебе здесь платят, Сеня? — спросил я. — Или жратвой берешь?

— В отличие от вас, он разумный человек и сделал правильный выбор, — отозвался Намцевич. — Вам бы последовать его примеру, а не тягаться со мной силой. Вы еще не знаете, на что я способен. Идите, Сеня, вы свободны.

— Как там Маша? — спросил Барсуков, не глядя на меня.

— Считает, что ты умер. И я не буду разуверять ее в этом.

— Ну и… катитесь! — Он повернулся и торопливо пошел прочь. А Намцевич, взяв кофейник, налил мне чашку, но я к ней даже не притронулся.

— Давайте о деле, — сказал я. — У вас находятся дочь священника и Марков. Предлагаю вам обменять их.

— Это на что же? На мыльные пузыри?

— На вашего сына Максима. Я спрятал его в надежном месте.

Впервые я увидел, как перекосилось лицо Намцевича. Одним уголком губ он продолжал улыбаться, а другой пополз вниз. С минуту он находился в замешательстве.

— Я должен был это предусмотреть, — произнес он наконец. — Значит, учитель решил подписать себе смертный приговор? Его воля.