|
Мне иногда даже хочется Тебя убедить, чтобы Ты буддизм принял, потому что мне кажется, сыночек, слишком уж Ты стал в одобрении нуждаться, в признании. И хоть это вещь понятная, но лечению поддается с трудом. Буддизм бы Тебя избавил от этого, от Твоей зависимости от материального мира, от жажды славы и всеобщего одобрения. Ведь то, что Ты так много и трудно работаешь, в ущерб близким и даже своему здоровью, — это миру, сыночек, все равно. Мир редко интересуется средствами, ему интересны исключительно результаты. Второй на финише для мира — самый проигравший. Золотые медали в сейфах хранятся, а серебряные иной раз и в ломбард сдают, и к ювелиру снести могут. Ты, сыночек, серебро-то не признаешь — достаточно посмотреть на Твое выпускное свидетельство и на коллекцию Твоих дипломов высших школ, которые Ты закончил, там все Твои стремления и мания быть во всем лучшим прописаны, печатями пропечатаны и подписаны размашистыми подписями деканов. А для чего это, сыночек? Нет, ей-Богу — для чего? Если бы Ты от некоторых своих целей отказался, ожидания свои ограничил — приступы аритмии мучили бы Тебя значительно реже. Буддизм помог бы Тебе эффективнее, чем те 40 миллиграмм зоталекса, которые Ты исправно глотаешь два раза в день. И при этом Ты можешь оставаться католиком — буддизм ничего против поликонфессиональности не имеет. Ты можешь носить на шее крестик и при этом верить в божественность дуба и камня, валяющегося возле этого самого дуба. Подумай, сыночек, о моем предложении — сдается мне, Ты гораздо реже будешь со своим кардиологом встречаться.
Но вернемся ненадолго к самоубийцам. Вот ислам с его двойной моралью в этом отношении меня, сыночек, озадачивает. С одной стороны, ислам еще строже порицает самоубийство, чем христианство. А с другой — этот-то обычай, когда врагов убивают путем собственного самоубийства, он же со скоростью эпидемии распространяется, как заразная психическая болезнь, переносимая палочками Докинса. Обещают такому место среди героев, гарантируют рай, где его встретят восемьдесят две истекающие соком желания девственницы в чадрах или без, как ему больше по вкусу. Ну что ж. Это все, сыночек, я знаю, начиталась про 9/11 аж до одури. И все-таки не понимаю, как можно заглушить в себе инстинкт самосохранения и здоровое любопытство про «а что же будет завтра?», обвязаться вокруг талии гранатами и потянуть за веревочку, или нажать на пуговицу, или чиркнуть зажигалкой (может, Ты, сыночек, знаешь, как они, террористы эти, гранаты-то в действие приводят?). Но и это ладно. А вот как можно, на пути в рай встретив изуродованное тельце, без ручек и ножек, четырехлетней доченьки мусульманина из Стамбула, который по какой-то своей туристической надобности именно в этом автобусе с семьей по Лондону проезжал, посмотрев в ее огромные, черные, испуганные глазенки — как тут не захотеть второй раз сдохнуть? И как ей-то, ребенку-то, объяснить, что она «нападая на врага» умерла? А остальные, христианские, детки чем во всем этом виноваты, почему у них жизнь-то их отняли, за что? Вот этого я, сыночек, не понимаю и никогда не пойму. Справедливости ради должна заметить, что нетерпимые к самоубийцам христиане в последнее время малость поостыли, хотя и не везде. Для христианской общественности сегодня горячая тема — эвтаназия. Но я на ней сейчас останавливаться не буду — и так уж беспримерно длинное отступление получилось, а начала ведь с Климта, Ты уж, верно, забыл — и имел на то полное право. Иногда во время раутов у Климта вокруг Плат и Воячека увивается Шарль Бодлер. Поэт, пьяница, сексуальный фантазер и не меньший скандалист, чем Воячек, страстный бабник и к тому же опийный наркоман. Ему принадлежит сборник стихов «Цветы зла», который на польский перевели как «Цветы греха», за эти стихи его во Франции судили как возмутителя общественного спокойствия, в них он уравнивает любовь и смерть, поэтому его присутствие рядом с Воячеком и Плат меня нисколько не удивляет. |
