|
.. Губите вы, сударыня, со своим Марком Данилычем отроковицу непорочну, губите!.. Да—с!.. — Да чтой—то ты, Анисья Терентьевна?.. Помилуй, ради Христа, с чего ты взяла такие слова мне говорить? — взволнованным голосом, но решительно сказала ей на то Дарья Сергевна.— Что тебе за дело? Кто просит твоих советов да поучений? Спохватилась мастерица, что этак, пожалуй, и гостинца не будет, тотчас понизила голос, заговорила мягко, льстиво, угодливо. Затаенной язвительности больше не было слышно в ее речах, зазвучали они будто сердечным участьем. — Ах, сударыня ты моя Дарья Сергевна! Ведь жалеючи вас, моя болезная, так говорю. Может, что негодное молвила — не обессудьте, не осудите, покройте нашу глупость своей лаской—милостью... Из любви к вам, матушка, из единой любви сказала, помнючи милости Марка Данилыча и ваши, сударыня... Люди ведь зазирают, люди, матушка. Теперь у всех только и речи, что про вас да про Дунюшкино ученье... Известно, сударыня, Марко Данилыч такой богатей, дочка у него одна—единственная. До кого ни доведись, всякому занятно посудить, порядить... — Да что кому за дело? — с досадой молвила Дарья Сергевна. — Народ — молва, сударыня. Никто ему говорить не закажет. Ртов у народа много — всех не завяжешь...— Так говорила Анисья Терентьевна, отираясь бумажным платком и свертывая потом его в клубочек.— Ох, знали бы вы да ведали, матушка, что в людях—то про вас говорят. — Что такое? — чуть слышно спросила Дарья Сергевна. Вспомнились ей слова Ольги Панфиловны. — Да вот хоть бы сейчас на базаре,— ответила Анисья Терентьевна.— Стоит Панфилиха у возов с рыбой, а сама так и рассыпается, так и рассыпается... И все—то про вас, все—то про вас да про Марка Данилыча... Им, говорит, греховодникам и без венца весело живется. Без стыда, говорит, живут, ровно муж с женой... Да и пошла и пошла... А еще барыня, благородная!.. Ну да как же не благородная?.. Стоит взглянуть на харю анафемскую, тотчас по рылу знать, что не простых свиней... Отец—от отопком щи хлебал, матенка на рогожке спала, в одном студеном шушунишке (Шушун — верхнее платье, вроде кофты, из крашенины. Студеный шушун — сшитый не на вате.) по пяти годов щеголяла, зато какая—то, пес их знает, была елистраторша, а дочку за секлетаря, что ли, там за какого—то выдала... Родословная, видишь!.. А какое у них родословье? От ёрника балда, от балды шишка, от шишки ком!.. ( Ерник — кривой, низкорослый кустарник по болоту, а также беспутный, плут, мошенник; балда — лесная кривулина, дубина, а также дурак, полоумный; шишка — нарост на дереве, а также бес, черт (шишка, шишига); ком — сук в виде клуба на древесном наросте, а также драчун, забияка (комша). ). А вы еще, сударыня, такую паскуду до себя допускаете! Перво—наперво — неверная, у попов у церковных, да у дьяконов хлеб ест, всяко скоблено рыло, всякого табашника и щепотника за добрых людей почитает, второ дело смотница, такая смотница, что не приведи господи. Только на самое себя сплеток не плетет, а то на всех, на всех, что ни есть на свете людей... А вы еще на глаза ее к себе допускаете. Не дело, Дарья Сергевна, не дело!.. Видите, какая от нее благодарность—то — у кого ест да пьет, на того и зломыслит. Не ответила Дарья Сергевна. |
