|
Мало этого показалось Прасковье Патаповне, схватила попавшийся под руку железный аршин, да и пошла утюжить им супруга. Едва вырвался Василий Борисыч из рук разъяренной подруги жизни и опрометью бросился вон из тестева дома. Выбежав на улицу, стал на месте и так рассуждал: "Что теперь делать?.. Куда идти, к кому? Как в темнице сижу, тяжкой цепью прикован. Нет исхода... Ох, искушение! Удавиться ли, утопиться ли мне?" С самого утра дул неустанный осенний ветер, а Василий Борисыч был одет налегке. Сразу насквозь его прохватило. Пошел в подклет погреться и улегся там на печи старого Пантелея. А на уме все те же мысли: "Вот положение—то! куда пойду, куда денусь?.. Был в славе, был в почестях, а пошел в позор и поношение. Прежде все мне угождали, а теперь плюют, бьют, да еще сечь собираются! Ох, искушение!" И стал Василий Борисыч раздумывать, куда бы бежать из тестева дома, где бы найти хоть какое—нибудь пристанище. Думает, думает, ничего не может придумать — запали ему все пути, нет места, где бы приютиться. Дня три шага не выступал он из Пантелеева подклета и обедать наверх не ходил, дрожмя дрожал от одного голоса жены, если, бывало, издали услышит его. В доме знали от старика Пантелея, что ему нездоровится, что день и ночь стонет он и охает, а сам с печки не слезает. И в самом деле, железный аршин не по костям пришелся ему. Заходил в подклет и сам Патап Максимыч. Хотелось ему наведаться, чем зять захворал, что за болесть ему приключилась. Пришел, Пантелея в избе о ту пору не было, а Василий Борисыч стонал на печи. — Что, распевало? Аль ежовски посиделки отрыгаются?..—— с усмешкой спросил у него осиповский тысячник.— Или тебя уж очень сокрушила Лизка скорохватовская? Целу, слышь, ночь у тебя с ней были шолты—болты (Шолты—болты — вздор, пустяки, дрянь, негодные вещи. ). Шутка сказать, на десять целковых прокормил да пропоил у этой паскуды Акулины! Станешь так широко мотать, не хватит тебе, дурова голова, и миллиона. Акульке радость,— во всю, чать, зиму столько ей не выручить, сколько ты ей переплатил. С похмелья, что ли, хворается?.. — Не с похмелья у меня, батюшка, голова болит, не с поседок мне хворается,— охая, отвечал Василий Борисыч.— Болит головушка и все тело мое от злой жены. Истинно во святом писании сказано: "Удобее человеку со львом и скорпием жити, неже со злою женой". От дочки вашего степенства житья мне нет. И теперь болею от любви ее да от ласки — полюбилось ей бить меня, железным аршином приласкала меня! В трех местах голова у меня прошиблена до кости, и весь я избит — живого места не осталось на мне... Пожалейте меня хоть сколько—нибудь, пожалейте по человечеству... — со слезами молил тестя Василий Борисыч.— Теперь деваться мне некуда, свадьба с Прасковьей Патаповной затворила мне все ходы к прежним моим благодетелям. Куда денусь? сами посудите. — Живи с законной женой, да мамошек на стороне не смей заводить... Тогда все пойдет по—доброму да по—хорошему,— промолвил, насупившись, Патап Максимыч. — Нельзя с такой глупой да злой женой жить по—хорошему,— отозвался вполголоса Василий Борисыч. — А какой леший толкал тебя в улангерском лесу к Параньке? — также вполголоса, с язвительной насмешкой сказал осиповский тысячник.— Ведь я все знаю. |
