Терпеть не могу котов, почти так же, как собак. Я требую запретить заведение домашних животных и истребить всех собак, за исключением нескольких штук, которые можно будет выставлять в зоопарке. Это один из немногих вопросов, в котором мы с Дохлым всегда сходимся.

Суки. Где же они есть, бля?

Я спускаюсь в бар и выпиваю ещё пару кружек. Что эти ублюдки сделали с нашим заведением! Прямо душа кровью обливается. Сколько вечеров мы здесь провели. Мне кажется, вместе со старой мебелью отсюда вынесли наше прошлое.

Я рассеянно выхожу из бара и возвращаюсь обратно – на Вокзал королевы Виктории. Останавливаюсь у таксофона, вынимаю какую‑то мелочь и потрёпанный лингушник. Придётся искать другую вписку. Это не так‑то просто. Со Стиви и Стеллой я посрался, так что вряд ли они будут рады меня видеть. Андреас вернулся в Грецию, Кэролайн в отпуске в Испании, Тони, этот ебанутый дебил Тони стусовался с Дохлым, который вернулся из Франции в ёбаный Эдинбург. Я забыл взять у него ключи, а этот ублюдок забыл мне о них напомнить.

Чарлин Хилл. Брикстон. Высший класс. Можно будет даже потрахаться, если пойду с нужной карты. Главное – попасть в масть, вмастить… в этом вся загвоздка…

– Алло? – незнакомый женский голос.

– Привет. Могу я поговорить с Чарлин?

– Чарлин… она здесь больше не живёт. Не знаю, где она сейчас, думаю, в Стокуэлле… у меня нет адреса… постойте… МИК! МИК! У ТЕБЯ ЕСТЬ АДРЕС ЧАРЛИН?… ЧАРЛИИИН… Нет. Извините, нету.

Не мой день, блядь. Остаётся Никси.

– Нета. Нета. Брайан Никсон нета. Уехать. Уехать, – азиатский голос.

– А адресок для друга не оставил?

– Нета. Уехать. Уехать. Брайан Никсон нета.

– А где он типа вписывается?

– Шьто? Шьто? Не понимай…

– Где‑о‑ста‑но‑вил‑ся‑мой‑друг‑Брай‑ан‑Ник‑сон?

– Брайан Никсон нета. Наркотики нета. Уходить. Уходить, – мудила швырнул в меня телефонной трубкой.

Вечереет, а этот город всё не принимает меня. Какой‑то алкаш с глазгоским акцентом стреляет у меня двадцать пенсов.

– Ты классный пацан, я те говорю… – вздыхает он.

– Ты тож млаток, Джок, – говорю я ему на чистейшем кокни. Остальные шотландцы в Лондоне – сущий геморрой. Особенно, «уиджи», которые всё время достают тебя своей нахальной болтовнёй, которую они выдают за дружеское отношение. Я бы меньше всего хотел, чтобы ко мне на хвост сел сейчас какой‑нибудь ёбаный мыловар.

Я подумываю о том, не сесть ли на 38‑й или 55‑й до Хэкни и не позвонить ли Мелу в Дэлстон. Если Мела там нет или он не захочет подходить к телефону, то мне можно с чистой совестью сушить лапти.

Вместо этого я покупаю билет в ночную киношку на Вокзале Виктории. Там всю ночь, до пяти утра, крутят порнуху. Это временная вписка для самых последних отщепенцев. По ночам сюда сползаются всякие «синяки», торчки, извращенцы, шизоиды. Я поклялся себе, что больше никогда не буду здесь найтовать. Это был последний раз.

Несколько лет назад, когда мы ночевали здесь с Никси, пырнули ножом какого‑то пацана. Приехала полиция и начала вязать всех подряд, нас в том числе. У нас был при себе корабль травы, и нам пришлось почти весь его схавать. Когда нас вызвали на допрос, мы уже лыка не вязали. Они продержали нас в обезьяннике всю ночь. На следующий день нас всех повезли в полицейский суд на Бау‑стрит, как раз рядом с мусарней, и всех, кто был не в состоянии давать показания, оштрафовали за нарушение общественного порядка. Никси и меня штрафанули на тридцать фунтов каждого; если только это были тридцать фунтов.

И вот я опять здесь. Со времени моего последнего визита это заведение слегка захирело. Все фильмы были порнографическими, за исключением одной мучительно жестокой документалки, где разные животные раздирали друг друга на части в экзотической обстановке.