Тудос растерянно молчал, поглаживая свой стакан.

— В том-то и дело, Сава Пантелеймонович. Боятся нас господа капиталисты и помещики, они ведь не дураки, понимают: если Советский Союз Германию победил с ее крупнейшей и сильнейшей армией, то Америку и подавно разобьет. А кто вам говорил о том, что скоро война будет? — как бы между прочим спросил Сергей Ильич.

Тудос снова смешался, еще сильнее прежнего.

— А почему вы спрашиваете? — тихим, приглушенным голосом спросил он.

— Да просто так. Если не хотите, можете не говорить. — Гость добродушно улыбнулся.

Сава на улыбку не отозвался. Казалось, он весь ушел в свои мысли.

— Ладно, все скажу, потому как доверяю вам. Вижу — хороший вы человек, да и свою душу облегчу.

Поздним зимним вечером, когда в доме уже спали, в окно настойчиво постучали. Встревоженный Сава вскочил, поспешил к дверям. Ночь выдалась темная, безлунная, и он, как ни старался, не мог разглядеть лиц стоящих возле двери людей. Один из них был высокий, широкоплечий, другой пониже и сложением помельче. Высокий сказал: «Принимай гостей, Сава. Не бойся, мы свои». По голосу Тудос узнал Филимона Бодоя. Они зашли в комнату, Сава зажег керосиновую лампу и при ее свете увидел, что спутником Бодоя был Александр Губка, односельчанин. Бодой снял немецкую шинель и шапку-ушанку и остался в черной рубахе, перепоясанной тремя пулеметными лентами. Ручной пулемет он прислонил к стене, вытащил из-за пояса три гранаты с длинными деревянными ручками, похожие на бутылки, и положил их на пол рядом с пулеметом. Два пистолета, заткнутые за пояс, оставил при себе. Губка остался в черной ватной фуфайке, только расстегнул ее. Под фуфайкой торчал пистолет.

Незваные ночные гости, не дожидаясь приглашения, уселись за стол. Бодой, с усмешкой взглянув на испуганное, растерянное лицо хозяина, произнес: «А ты вроде не рад нам, Сава, разве так у нас принимают гостей?» Тудос хотел было ответить, что в гости их не звал, однако благоразумно промолчал, поставил на стол кувшин вина, кусок сала и немного хлеба. Бодой отхлебнул из стакана: «Вино у тебя неплохое, а где же закуска?» Сава пробормотал, что в доме больше ничего нет. «А у кого есть?» — Бодой строго взглянул на Тудоса, и тот назвал Беженаря, своего соседа. Напарник Бодоя Губка поднялся, но Бодой его остановил: «Нет, к Беженарю не ходи, я ему не доверяю. А ты сам разве не знаешь, что он с большевиками якшается? Сходи к Рошке, у него всегда есть еда. Его позови, и других тоже, сам знаешь, кого. Собрание проведем, как они говорят». — Бодой зло усмехнулся.

Губка возвратился в сопровождении небольшой группы крестьян. На их лицах, еще хранивших следы сна, отражалось любопытство вперемешку со страхом. Бодой предложил всем сесть за стол, разлил вино, разложил принесенную Губкой еду. Высоко подняв стакан, который почти целиком утонул в его огромной руке, он торжественно произнес: «Выпьем за то, чтобы ни одного большевика-коммуниста не осталось на нашей священной земле». Губка вскочил, полез чокаться. Остальные выпили молча. Бодой, одним махом осушив стакан, продолжал: «Конец скоро ихней власти, братья. Война большая будет, и я выйду, наконец, из леса, куда меня, словно зверя, загнали. Большим человеком стану, и вас, кто мне помогал, не забуду, ну а с теми…» — Он не закончил, налил себе вина, с жадностью выпил. — С прислужниками коммунистов у нас будет разговор особый.