– Елена?

– Пыталась сбежать, когда… и заблудилась маленько. Во тьме. А там, сам понимаешь…

Глеб понимал. Нестабильное поле, которое чувствительно к малейшим проявлениям силы. И чужие кошмары, обретшие плоть.

– Мы ее нашли, только… лечат ее тут. Обещают, что… но Николай зол. Сам понимаешь, я не могу молчать, когда он спрашивает.

Земляной отвернулся.

– Если решат, что она… в своем уме, то будет суд.

Совесть молчала.

Странно, что совесть молчала. Глеб навестит сестру. Позже. Когда сумеет встать.

– Сколько я… тут?

– Две недели уже. Чуть больше, – Алексашка выдохнул, явно ожидал иных вопросов. Но… Глеб потом. Сам. Встанет. Дойдет. Посмотрит.

Поговорит?

Правда, разговоры с родней у него как-то не получались.

– Шкатулка. Музыкальная. В моем кабинете.

– Что? А… да, твой кабинет еще целый. Только стена треснула слегка. Я там защиту поставил.

Глеб кивнул.

– Принеси. И инструмент.

– Думаешь?

– Принеси.

Он пошевелил пальцами, убеждаясь, что те двигаются. Правда, плохо и ощущения премерзейшие, но все же… все же…

…шкатулку доставили в тот же день.

Глава 37

Анна чувствовала себя до крайности неловко. И эта неловкость мешала. Она заставляла то и дело озираться в поисках, если не зеркала, то хоть какой-то поверхности, в которой Анна могла бы увидеть свое отражение и убедиться, что выглядит должным образом.

Что серое платье не измялось.

Пояс не сбился.

Украшения не поблекли, да и…

– Успокойтесь, – Его императорское Высочество позволил себе улыбнуться. – Вы прекрасны.

– А врать нехорошо.

Его императорское Высочество подняли руки, признавая правоту Анны. Прекрасной она никогда не была. И сейчас не станет.

И…

…в доме градоправителя ныне тихо. Прислуга и та старается быть незаметною, но выходит у нее не слишком хорошо. Не хватает дворцовой сноровки.

– Не стоит волноваться, за вашим супругом присматривают. И поверьте, он в хороших руках, – Его императорское Высочество велено было звать по имени, но у Анны не получалось, как не получалось поверить, что человек, сидящий напротив, ее брат. А вот тот смурного вида мужчина, в котором ныне не осталось ничего-то, похожего на собственные портреты, ибо присутствовал он в городе инкогнито, представляясь дядькою царевича, – отец.

Анны.

И Анны в том числе.

Но она все же отвела взгляд от серебряного подноса, в котором ее отражение было некрасивым, каким-то блеклым.

А дверь закрылась.

И поднялся купол, запирая комнату и людей, в ней сидящих.

– Все-таки вам стоит улыбнуться, – Николай сам разлил чай и подал хрупкую чашку. У Анны рука дрогнула, когда случайно коснулась она теплых пальцев. Дрогнула и все же удержала. – Осторожней…

Она постарается.

Она поставит чашку на блюдце и вспомнит в очередной раз об осанке, может быть, пожалеет, что корсеты остались в прошлом. В какой-то мере в корсете осанку держать легче.

Она вздохнет, про себя. И скажет что-то пустое, про погоду или природу… эта встреча мало отличалась от вчерашней и позавчерашней, и даже в доме люди больше не удивлялись этим вот странным полуденным чаепитиям.

Разве что слухи пошли…

…конечно, Его императорское Высочество выбрали новую фаворитку.