О вкусах не спорят, тем паче высочайших. Она старовата и странновата, но возможно, Его императорское Высочество устали от изысканных дам, вот и потянуло на приключения.
Приключения мужчинам по нраву.
– Успокойтесь, – пальцы Анны накрыла теплая ладонь. – Я надеялся, что вы ко мне привыкнете, но получилось… не слишком хорошо.
– Мне жаль.
– Мне тоже, – Николай поцеловал руку и отпустил. – Но знаете, в этих слухах есть своя доля правды. Не будь вы моей сестрой, я бы увлекся.
Улыбка получилась вымученной.
– Вы зря думаете, что вы не красивы. Красивы и весьма, просто красота бывает разной. А люди часто оказываются слепы. Однако сегодня я пригласил вас не за тем.
…Его императорское Величество, до того перебиравшее бумаги, оные отложило.
– Признаю, что, узнав о наличии родственников, я не слишком обрадовался. Незаконнорожденный ребенок, который ко всему старше меня на год, это проблема. Всегда проблема, пусть даже наше положение в значительной мере упрочилось.
Анна коснулась чашки.
Если смотреть в чай, то… то можно не думать, что ее ждет.
– О том, что ребенок не один, мы не знали…
– Как…
– Евгения мне и вправду писала, – Его императорское Величество взмахом велели Николаю подняться, и тот уступил место отцу.
Место и чашку с чаем.
Подвинул блюдце с тостами, развернул, чтобы брать было удобней. И в этом Анне почудилась забота, хотя… в императорских семьях все должно быть устроено иначе.
Разумно.
Не по-человечески. А забота – это как раз-то…
– Молока? – Николай, не дожидаясь ответа, долил молоко в чашку. И сахара добавил. А Его императорское Величество кивнули.
– Но письма не доходили. Матушка… скажем так, отличалась редкостным упрямством. И если уж решила, что мне не стоит видится с Женей, то и писем от нее не допускала. Я вот все гадаю, знала ли она… должна была знать… она была умной женщиной, которая, несомненно, сопоставила бы одно с другим. Проклятье, которое не сработало, брак этот… ребенка Холмогоров признал за своего, но матушка бы проверила. Просто, чтобы убедиться.
– А проверив…
Анна сглотнула.
Выходи, что и она, и ее несчастный брат, о судьбе которого Анне ничего не известно, могли бы умереть во младенчестве? Их судьба была умереть во младенчестве.
– Именно, – Его императорское Величество отхлебнули чаю и зажмурились. – Моя матушка прошла войну. Она видела многое, из того, что меняет человека. А потому переменилась сама. Порой она и меня пугала своими рассуждениями. Говоря же о поступках… в ее духе было избавиться от человека, если матушка решала, что человек этот способен доставить чересчур уж много проблем. Причем избавиться тихо, без суда и скандала. И не скажу, что она была не так уж права. Ты должна понимать, девочка, что власть – это вещь глубоко эфемерная. Что и трон, и регалии – это лишь символы, не более того. И что вокруг матушки было изрядно тех, кто полагал, что вполне способен управиться с этими символами сам. И да… ей приходилось играть. Лгать. Обещать. Кто-то надеялся, что матушка выйдет замуж за правильного человека. И это означало бы, что из наследника престола я превратился бы в помеху. Кто-то полагал, что ей стоит отойти в сторону, предоставив право управления Совету. И опеку над наследником, само собой. Кто-то надеялся женить меня, кто-то желал стать фаворитом… и ей приходилось разбираться со всеми этими людьми, их жадностью, требовательностью и верой, что императрица – лишь еще один символ. Правда, несколько неудобный.
Его императорское Величество сняли маску.
И на маску она не походила, так, широкая полоса ткани, разрисованная рунами. |