– Я рад этому пониманию. Однако, возвращаясь к теме нашей беседы. Мы сделаем объявление здесь, а представим вас с Олегом позже, думаю, на зимнем балу. Надеюсь, к этому времени он в достаточной мере осознает себя…

И Анна надеется.

До зимнего бала далеко.

И она, возможно, сумеет привыкнуть к мысли, что ей не только придется присутствовать на этом самом балу – ах, сколько сил Никанор некогда потратил, пытаясь получить приглашение, – но и играть новую роль.

Чужую роль.

Александр Николаевич смотрит с печалью.

– До того я представлю вас в частном порядке некоторым людям… и своей супруге.

Анна поежилась.

– Не стоит переживать. Она мудрая женщина. И бесконечно добрая… и да, ее выбрала моя матушка, но и здесь она не ошиблась.

– Вы… были счастливы? – Анна вдруг поняла, что ей нужно знать. Просто жизненно необходимо знать, чтобы… убедиться, что у ее матери не было шанса?

Или что он был, но его отняли, а с ним и право Анны на другую жизнь?

– Я и сейчас счастлив, – он понял верно.

Солгал ли?

Сказал ли правду? Анна не узнает, но поверит. Ради себя. И Олега. И Глеба, который… ей обещали, что он будет жить.

Совершенно точно будет.

Что нет никаких причин полагать, что он умрет. Да, имело место кровопотеря. И остановка сердца тоже была. Но сейчас-то сердце работало ровно.

Рана затянулась.

Все раны затянулись. И трещины в ребрах, и сломанная ключица срослась, и почки восстанавливаются… просто нужно подождать.

Дать время.

Не мешать специалистам, которые лучше Анны знают, что нужно больному. К примеру, глубокий лечебный сон, который пугающе похож на смерть, но пугаться не стоит.

И сидеть в палате.

Он все равно ничего не слышит, не чувствует и вообще. К чему тратить время, когда остывает чай и сплетни, что расползаются по городу плесенью. И Анна спиной чувствует взгляды.

Удивленные.

И укоризненные.

А еще непонимающие. Причем, каждый не понимал ее по-своему. Кто-то удивлялся ее, Анны, присутствию. К чему ей полумертвый некромант, когда есть Его императорское Высочество. Кто-то, напротив, мрачно недоумевал, как смеет она, неверная жена, являться в палату…

Плевать.

– Я отбываю завтра. Дела, – Александр Николаевич погладил выгнутую золоченую ручку. – Градоправитель прибудет новый. Ему велено препятствий не чинить, но все же будет весьма мило с вашей стороны убедить мужа, что город и без того натерпелся…

Анна кивнула.

Убедит.

Ей и самой теперь в Йельске оставаться было… неудобно, пожалуй.

…только оранжерея…

– Перенесут, – Александр Николаевич имел дурную привычку заглядывать в мысли, благо, были они открыты. – И постараются сделать так, чтобы ни былинки не пропало. Мои академики уж который год ноют, требуя, чтоб я тебе отписал, чтоб ты там им чего-то дала… или недодала? Не знаю. Сама решай. Если б ты знала, сколь они занудны…

Тишина.

Здесь она звонкая, будто тоже опасается навлечь на себя высочайший гнев. И Анне неуютно. Тянет обнять себя, а то и вовсе спрятаться… к примеру, за гардину, благо, в комнате они длинные, в пол. И на полу тоже лежат горами сизой тафты.

Вздох.

– Поаккуратней, – Его императорское Величество укоризненно качают головой. – Этак и вовсе потеряться недолго. Родовое умение… полагаю, теперь они в полную силу откроются. Так что… наставников я пришлю.

Анна склонила голову.

Учиться она не была против.

– Супругу твоему пожалуем титул. И земли. Орденов пару, за особые заслуги.

– Не стоит.

– Стоит, девонька, стоит.