– Стоит, девонька, стоит. Много найдется тех, кто решит, что затрапезный граф, ко всему дважды безумный, не пара цесаревне…

Анна мотнула головой.

Мужа своего она отдавать не собиралась. Со смертью справилась, а с людьми так и подавно.

– Упрямая, – едва ль не с умилением произнес Александр Николаевич. – В нашу породу… жаль, что не продолжится.

Здесь оставалось лишь улыбку держать.

Проклятье больше нет.

Как там кахри сказал? Тьма тьму поглотила? Или, может, удержала, не позволив сожрать Глеба? Напоила, отдав без остатка. Пускай, проклятья Анне не жаль, хотя в первые дни она не верила, все мучительно пыталась нащупать знакомую боль, хотя бы слабое эхо ее, убедиться, что та есть.

И странное дело, не обнаружив, чувствовала себя… одинокой?

Пожалуй.

Но привыкла. И к тому, что проклятья больше нет. И к тому, что в трости надобность отпала, но привычка сохранилась, и… к тому, что тот, самый первый вердикт, вновь был озвучен.

Детей у нее не будет.

Все ж слишком долго носила Анна тьму, чтобы это осталось вовсе без последствий. И… наверное, она знала, что так и будет, а потому не расстроилась. Разве что малость.

Самую.

– Братец твой тоже бесплоден. Так оно бывает, да… но он, как мне кажется, не особо чадолюбив. А вот музыкант отменный. Играет… докладывают, что только и делает, что играет. Скрипка, арфа… попросил виолончель, так я велел, чтоб доставили. Пускай себе. Савва Иванович, он весьма хорош в этом деле, полагает, что музыка здесь имеет целительский эффект. Не знаю, как там с эффектом, но он до театру большой охотник. Вот и получил в полное свое… ну да наведаешься, увидишь.

Александр Николаевич поднялся.

И Анна встала.

Замерла.

Застыла, глядя в глаза человеку, которого… который… ждал ли, что Анна его обнимет? До чего неловко получилось бы, если бы она… а он не ждал. Впрочем, Анна никогда бы… просто стоит.

Смотрит.

И взгляд сумела не отвести. И даже, кажется, улыбнулась ответом на его улыбку. А он слегка голову склонил, понимая, что вовсе не тот Анна человек, чтобы обниматься. И что время ей нужно.

Им всем нужно.

И он протянул руку.

И Анна протянула. Коснулась пальцами пальцев. Удержалась. И от слез тоже, хотя вдруг, неведомо почему, подкатили они к самому горлу, застыли в глазах, и Анна моргала, часто, судорожно пытаясь удержать. Не хватало еще разрыдаться…

…не хватало…

…слезы – это… это для слабых. Анна же не желает быть слабой. Больше – нет.

И лишь когда он отпустил руку Анны, как показалось, с сожалением, когда вовсе вышел из комнаты, оставив ее одну в пустоте, Анна вновь задышала.

Глава 38

– Вам дурно? – тихо поинтересовался Николай. – Может быть…

– Нет, все хорошо…

Почти.

Просто… сердце слегка сбоит. И руки дрожат, и дрожь эта заметна, отчего Анне становится еще более неловко. Неуютно.

– Он вас пугает?

– Нет. И… да. Немного.

– Это пройдет. Ему приходится…

– И вам?

– Со временем, – Николай предложил руку, и Анна приняла ее. – Но, надеюсь, не скоро… отец пока в добром здравии, поэтому у меня есть еще время побыть добрым.

Купол тишины распадается с дребезжащим мерзким звуком. И Анна морщится. И Николай тоже.

– Всегда раздражало, – говорит он, распахивая дверь.

И кивает кому-то, кто уже ждет за этой дверью.

Анна тоже кивает.

Улыбается.

Думает лишь о том, что, быть может, этим визитам, которые не доставляют ничего, кроме очевидных неудобств, придет конец.