— Пока я на Дукче, не дадите.

— А куда тебе деться, окромя Дукчи? До свидания, стекольщик! — И он пошел дальше снежной тропой. Но Швили опять ошибся — не везло ему со мной! Дня через два я уже уезжала в Магадан на легковой машине вместе с женой начальника и старичком фельдшером. Мы трое сидели сзади, а рядом с шофером охранник, сопровождающий меня до «Женской командировки» в Магадане.

Я закрыла глаза, вроде дремала, и думала о предстоящей встрече с Маргаритой.

Все это время на Дукче я скучала и тосковала о своем верном друге и одновременно радовалась, что не она, а я попала на Дукчу.

Так же все девять лет я не переставала радоваться, что это я попала в лагерь, а не моя сестра Лика или мама. Я не знаю, хватило бы у них сил выжить? За тетю Ксению, партизанку, я не беспокоилась. Она бы дала мне сто очков вперед.

Когда меня арестовали, тетя Ксения жила в Севастополе. Узнав о моем аресте, она тут же переехала в Саратов — разделить с сестрой беду. Добралась до моего следователя Щенникова и крепко с ним поговорила.

Вошедший во время их разговора какой-то сотрудник сказал:

— Жаль, что вы партизанка, а хлопочете о враге народа. Вам надо отрекаться от такой племянницы.

Тетя Ксения вспомнила все матерные слова, что слышала за свою многотрудную жизнь, и выложила их обоим сотрудникам. После ее ухода они даже говорили: «Не арестовать ли ее».

Но Щенников ее отстоял.

— Не надо. У Валентины Михайловны может быть только такая тетка. Все же она партизанка… Белогвардейцы в девятнадцатом году загоняли ей иголки под ногти, требуя указать, где партизанский штаб, — никого, ничего не выдала. Приговорили к расстрелу. Расстрелять не успели, наши перешли Сиваш и утром освободили политических заключенных…

Я была любимицей тети Ксении. Представляю, как она неистовствовала, что меня арестовали ни с того ни с сего…

Я ждала Маргариту вечером, но она, узнав, что я приехала, поспешила на попутной грузовой машине в лагерь.

Мы обнялись, сколько радости, сколько счастья дает дружба.

— Отпросилась у бригадира? — спросила я, улыбаясь. Маргарита рассмеялась.

— Представь, бригадиром назначена я. Уже третий день. Не знаю только, справлюсь ли?

— Конечно справишься.

— Теперь, когда ты вернулась, я уже не боюсь. А ведь утром боялась. Что начальнику вздумалось назначить меня бригадиром, я же самая младшая?

— Ничего. Справишься. Ну, рассказывай, как вы тут без меня жили?

Мы с ней проговорили до полночи. Решили, что завтра я возвращаюсь в свою бригаду на рыбный склад.

Ночью мне приснился странный сон. Будто весь барак — все сто двадцать девять человек — выехали куда-то на этап и я осталась одна. В отчаянии я ходила в опустевшем бараке, кругом мусор, клочки бумаг, склянки, какие-то тряпки. Пустые нары, и я одна. Ни Маргариты, ни других товарищей…

На работе, когда мы отдыхали в теплушке, я рассказала женщинам свой сон.

— Какой неприятный сон, — вздохнула Маргарита. — Не знаю, как можно растолковать его?

— Ладно, может, и вправду чепуха, мало ли что кому приснится.

Но вечером, когда после ужина каждый занялся своим делом, а мы с Маргаритой все еще рассказывали, как жили друг без друга, в барак вошел начальник лагеря (новый, а ту начальницу куда-то перевели). За ним шла нарядчица Вера, с листами бумаги.

— Неужели всех читать? — спросила она у начальника.

Он что-то ответил ей вполголоса.

— Женщины, внимание, — объявила Вера.