— Сказал, что ты должен выспаться.

— А насчет опухоли?

— Ну, откуда это может быть сейчас известно? Отщипнули кусочек твоего легкого и отправили на биопсию… Ты же помнишь, как это трижды делали со мной. Перед каждой моей операцией. Спи.

— А где Рафик?

— Тоже спит. Ему вкатили слоновью порцию обезболивающих.

— Полина к нему приходила?

— Нет. По отношению к этому несчастному разрисованному Рифкату она, по-моему, законченная сука. Если когда-нибудь, не дай господь, случится еврейский погром, я бы посоветовала начать с нее. Спи!

— Но ты спрашивала, что у меня за опухоль? Злокачественная или…

— Ну, конечно, спрашивала. Мне сказали — пятьдесят на пятьдесят.

— Хотел бы я знать, какие «пятьдесят» — мои, — тихо сказал Теплов.

— Закрой глаза. Тебе сейчас очень важно отдохнуть и быть в форме. Спи!..

То ли Зойкина команда так гипнотически подействовала на обессиленного Кирилла Петровича, то ли еще не до конца утратил силу тот легкий наркоз, при котором обычно проводят бронхоскопию, но на Теплова снова стала накатываться неодолимая сонливость. Он с трудом приподнял отяжелевшие веки, посмотрел слабеющим взглядом на Зойку, закрыл глаза и невнятно пробормотал:

— Какая ты красивая…

Несмотря на свои шестьдесят семь, Зоя Теплова была действительно очень красива. За последние двадцать лет она перенесла три онкологические операции. Дважды по удалению левой груди в Институте онкологии под Ленинградом. Первая операция была косметически-щадящей, вторая — кардинальной. До ребер…

Третью — метастазы в печени — сделали несколько лет тому назад уже здесь, в Мюнхене, в этой же клинике.

От нескончаемой химиотерапии, обязательной и по сей день, у нее совсем поредели волосы, и она уже давно носила парики, четко соблюдая их полное соответствие со своим возрастом. Седоватые, превосходно причесанные самой Зойкой. Из-под паричка выползали остатки своих собственных редких волосиков, и Зоя Александровна Теплова замечательно насобачилась зачесывать их вместе с париком в единый, если можно так сказать, ансамбль. Поэтому почти никто и не догадывался о ее париках. Дома эти парики иронически назывались «шапочкой» и надевались только на «выход в люди» или в ожидании чьего-либо визита…

…А ведь и вправду не шутил тогда Леха Петраков! Когда, слегка по-пижонски, с чувством нескрываемого превосходства и легкой зависти к своему сверстнику — корреспонденту центральной газеты Кириллу Теплову, говорил про рублевую фаянсовую чашечку из простой посудной лавки и стеклянный стакан, из которого ветеран ленинградской милиции Николай Иванович, товарищ майор Зайцев, прихлебывал свой любимый кефир.

Оказалось, что и чашечка, и стакан были действительно расписаны настоящим золотом.

…Кирилл Петрович тихо и устало плыл в своем старческом болезненном сне над землей…

И вот что дивно! Плыл старик Теплов в сегодняшнем, недобром для него двадцать первом веке и видел, как чуть ли не пол столетия тому назад еще живой тогда Леха Петраков, в аккуратно подстриженных выношенных цивильных брючатах и великоватой ему куртке-«москвичке» (чтобы не было видно наплечной пистолетной кобуры), копался в сейфе.

Достал оттуда пару обычных, опечатанных бутылок с густой темно-коричневой маслянистой жидкостью и одну, помнится, протянул тогда Теплову:

— Возьми… Возьми в руку. Только осторожно. Не урони.

Сильный в то прекрасное молодое время, хорошо тренированный Теплов только усмехнулся, взял бутылку. И действительно, чуть не выронил ее от неожиданности.