Еще через несколько минут барон фон Вайнцгардт лежал на груженной фуражом повозке, увозившей его в лазарет.

— Вы, граф? — узнал он д'Артаньяна, придя на несколько минут в себя.

— Клянусь пером на шляпе гасконца.

— Вернулись и спасли?

— Обычная дань вежливости.

— Нет, вы все же вернулись… И спасли. Я запомню это, — успел произнести барон, прежде чем снова погрузился в блаженное беспамятство. — Да, кстати, где моя сабля?

Д'Артаньян огляделся вокруг. Сабли не было и быть не могло. Он даже не помнил, лежала ли она где-нибудь рядом с раненым там, в «идеальной» полевой могиле.

— Не огорчайтесь, барон. Вашу саблю привезут на повозке. Вместе с позабытыми саблями многих других драгун.

— Какая изощренная месть! — озорно сверкнул глазами саксонец, теряя сознание.

5

Виконт де Морель был поглощен какими-то своими мыслями. Мушкет он нес на плече, как дубинку, а вот шпаги у него действительно не было — на этот раз Вайнцгардт оказался прав. Жаль только, что ему не дано было насладиться своей правотой. Впрочем, шляпы у виконта тоже не наблюдалось. Да и плащ казался настолько изодранным, словно де Морель несколько километров пробирался терновником.

— Но не так же быстро, мсье де Морель! — устал догонять его д'Артаньян. — Вы же видите: на ваш темп равняется вся армия. Не поспешили бы вы от стен Дюнкерка, вся она еще находилась бы там.

— Те, что отступили первыми, уже далеко впереди, — угрюмо заметил де Морель в свое оправдание.

— Не сомневаюсь.

В эти минуты худощавый, смуглолицый виконт напоминал мальчишку, решившего сбежать на войну и одевшегося по этому случаю в какое-то отрепье, выброшенное настоящим мушкетером его величества.

— И прошу запомнить: я не потерплю разговоров в таком духе в присутствии других мушкетеров. Не говоря уже о гвардейцах.

— Слава Богу, виконт, а то я уже решил было, что вы не способны реагировать ни на какую шутку своего храброго земляка.

Этот юноша давно потрясал д'Артаньяна строгостью оценок и суждений. Он был неподражаемо сух и суров в обращении с каждым, кто пытался хоть как-то подшутить над ним или хотя бы пошутить в его присутствии. Это свойство характера виконта просто-таки умиляло испытанного в насмешках и подковырках тридцатилетнего мушкетера.

— О гвардейцах не беспокойтесь. Только что барон Вайнцгардт в течение получаса живописал, как, взобравшись на стену, вы прикладом мушкета разогнали половину гарнизона Дюнкерка. Правда, он не совсем понял, каким образом вы умудрились потерять перед самым началом битвы свою шпагу. Но это уже пустяки. Драгуны, как и гвардейцы, — им всегда и все нужно объяснять.

— Я не потерял ее, граф. Она переломилась почти у самого эфеса. Минут пять я отбивал натиск испанца этим куском. До сих пор не верится, что уцелел. Уже потом под руки мне попался чей-то мушкет. Вы же знаете, я терпеть не могу мушкетов.

— Как истинный сержант пьемонтского полка. Немудрено. Они тяжелые. К тому же стреляют.

— Я просил бы вас, граф…

Виконт не любил стрелять. Он не переносил ни звуков пальбы, ни запаха порохового дыма. В роте мушкетеров это было известно всем.

— Пардон, пардон, — ухмыльнулся в усы д'Артаньян.

— И вообще, нам пора серьезно…

— Не утруждайтесь, виконт. Перчаток у вас все равно нет. Дуэль в семь вечера, сразу после ужина. Шпагу я вам достану. Подарю свою. Не возражаете?

Усевшись под кроной клена, они около часа отдыхали, не произнеся ни слова.