Его колючие глаза, казалось, пронзали насквозь, и у Григория на лбу выступил холодный пот. Он понял, что генерал знает о нем больше, чем он сам о себе, и признался:

— Пока нет. Вот вернусь, и все решим.

— А если она не захочет дать развод? И как к этому отнесутся твои начальники? Пока тебя, к чести, считают толковым командиром и хорошим семьянином. Но, сам знаешь, это только в присказке говорится — лежачего не бьют. А стоит споткнуться, столько шишек посыплется…

— Думаю, со Светланой мы решим все по-мирному.

— Ну-ну, — неопределенно произнес генерал.

Мать Елены, все время испуганно смотревшая то на мужа, то на дочь, то на будущего зятя, сразу преобразилась и стала ухаживать за мужем, подкладывая ему на тарелку то салата, то ветчинки.

— В общем, все зависит от тебя самого, — заключил генерал, — и как с женой прежней уладишь, и как коммунисты посмотрят на это, и какую начальники дадут аттестацию. За местом дело не станет. Я уже говорил с кадровиками. Нам сюда, в штаб, требуется инспектор службы безопасности полетов, человек из войск, знающий и понимающий службу. Ты вполне подходишь. Но, еще раз напоминаю, все зависит от тебя самого…

Лесничук закончил рассказ, и я, оглушенный его откровением, шел рядом и молчал, не зная, осуждать или сочувствовать. Вся эта история мне не нравилась, и хотел того мой командир или нет, но от перспективы перевода в столицу веяло меркантильностью и карьеризмом. Да и Светлану, добрейшую, милую женщину, было жаль. Куда деться ей — без профессии, без родных, без квартиры — ведь после развода вряд ли разрешат жить в гарнизоне. И сама она не согласится — приятно ли чувствовать на себе осуждающие взгляды: значит, что-то было, коль муж бросил, хороших жен не бросают. С другой стороны, Лесничука мне тоже было жаль: видно, нелегко ему, если он честно обо всем рассказал. Человек никогда не любил и не знал, что такое любовь. А тут сразу — красавица, умница, желанный ребенок и отличная перспектива по службе. Поистине голова пошла кругом. Но как и чем я мог ему помочь?

— Со Светланой ты объяснился?

Он помотал головой:

— Вот после учений…

— Да, положение — хуже не придумаешь. Светлана любит тебя, и боюсь, это убьет ее.

— Я и сам боюсь, потому молчу. Но дальше нельзя. Придумал одну историйку о школьной любви, что, мол, встретил во время отпуска, но вряд ли она поверит. И огласки не хочется.

— Вряд ли от этого уйдешь.

— Понимаю. И не дай бог, на учениях кто-нибудь спортачит. Дятлов потом живьем съест. Кстати, я с генералом о тебе говорил. Он пообещал поддержать твою кандидатуру.

— Меня это не волнует, — ответил я. — Мне и в замах неплохо.

— Ну и зря. Сейчас самое время расти: старички вон пачками уходят. А чем мы хуже? Думаешь, не справимся? Как сказал один философ: «Незаменимыми заполнены все кладбища мира».

— Идем-ка отдыхать. — На душе у меня стало гадко, словно Лесничук не исповедовался мне, как показалось поначалу, а подкупал должностью.

В НОЧНОМ НЕБЕ

Вечером по небу поползли белые раскосмаченные облака, и хотя они были на большой высоте, хорошо виделось, как быстро двигаются они с юга на север, застилая все небо и сгущаясь. Наш кудесник погоды — метеоролог капитан Огурцовский доложил, что над Филиппинами свирепствует тайфун со скоростью ветра в эпицентре до двухсот километров в час; к нам он пожалует на следующие сутки, по предварительным расчетам, часам к 12 дня.