— Он никогда не забывал… — тихо-тихо сказал Гошка.

— Но не в этом дело. В общем, с появлением Гошки у меня началась совсем-совсем другая жизнь. В то лето я впервые узнал, что такое настоящая дружба. Многочисленные приятели, с которыми можно вместе пойти на каток, в кино, прогулять уроки, высмеять нового мальчика во дворе, это еще не дружба. Даже если ты клянешься в вечной дружбе «по гроб жизни». Вот когда ты встречаешь в друге полное понимание твоих самых затаенных мыслей, мечтаний и даже не только понимание, но продолжение, развитие… Гошка! Ты знаешь, какая великая вещь иметь друга, который так тебя понимает!

— Знаю, папа.

— Нет, Гошка, пока ты еще не знаешь. Но желаю тебе, чтоб ты узнал. И ты увидишь, как жизнь твоя расцветет прекрасным цветком. Вот так было со мной и Гошкой.

— Знаю, папа.

— Да я тебе рассказывал… Какое это было счастье! Мы разговаривали часами и не могли наговориться. А иногда молчали, Запремся где-нибудь…

— В летней кухне…

— Да, в летней кухне, я тебе рассказывал…

— Или в сарае!

— Или в сарае. И сидим тихо, как мыши. И так нам было хорошо, просто замечательно! В эти часы мы жили в мире своих фантазий. Больше всего мы, конечно, мечтали о технике, о самолетах, подводных лодках. Или о военных приключениях. Иногда наши фантазии были такими буйными, что мы заражали весь поселок. Любимой нашей игрой была конница Буденного. Обыкновенную садовую тачку мы привязывали к раме велосипеда. На велосипед садились мы с Гошкой, в тачку набивалось немыслимое количество ребят. Кто-то из ребят выискал две самые настоящие буденовки, которые надевались нами по очереди. К рулю велосипеда на длинной палке был привязан красный флаг. Ну и здорово же это было, скажу я тебе! Вот уж была игра так игра! Сейчас почему-то у вас нет таких веселых игр.

— Да, это была мировая игра, — вздохнул Гошка, — Ну, а насчет теперешних игр, ты просто не в курсе, недостаточная информация.

— Знаешь, мчимся мы вот так в этой тачанке по всему поселку, гремит «Эх, тачанка-ростовчанка», пыль столбом! За нами бегут десятки ребят, которым не хватило места в тачке; собаки выскакивают из всех калиток и провожают нас бешеным лаем. Вот это, я тебе доложу, была игра… Но, пожалуй, чаще мы играли только вдвоем с Гошкой. Заберемся в темный сарай и воображаем, что мы котовцы, взятые в плен белыми. Нас допрашивают, пытают, но мы, конечно, ни слова. Белые связали нас по рукам и ногам, во рту у нас кляпы. И вдруг мы слышим конский топот и крики «ура». В деревню ворвались наши. Они скачут совсем рядом с нами, а мы даже не можем позвать на помощь…

— И тогда, — дрожащим от волнения голосом продолжает Гошка, — я с трудом перекатываюсь к тебе и носом выталкиваю из твоего рта кляп, и мы спасены!

— Ну да, Гошка вытолкнул кляп, я это тебе уже рассказывал. А иногда мы с Гошкой просто мечтали. Мы могли целыми часами лежать у нашей Серебрянки: то наблюдать за полетом стрекоз, то, задрав свои облупленные носы к небу, ждать, когда пролетит самолет. Да, мы умели мечтать…

Папа и Гошка одновременно вздохнули.

— Вот только, — продолжал папа, — я не помню, чтоб я хоть раз бывал в гостях у Гошки. Всегда почему-то он приходил ко мне. И мне даже казалось, что стоит мне только вспомнить о нем, как он тут как тут… Не всегда, конечно, наши с Гошкой затеи были умны… Помню, в соседнем доме жил паренек. Молодой морячок, который приехал в отпуск и скучал на даче.