Реальность же сводилась к тому, что они истратили полмиллиона долларов на синюю шлюху. Хлёст катал огромное это осознание туда-сюда у себя в голове. Затем поднял голову и посмотрел на прочих Животных — те расселись по периметру лимузина, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Ночью им пришлось раскидать два полуфургона товара — они знали, что это грядет, потому как сами заказали такое количество, дабы компенсировать свою отлучку, за которую Клинт приподзапустил полки. Стало быть, они протрезвели, собрались с духом и все раскидали, как и полагается настоящим Животным. А теперь брезжила заря — и в головах у них тоже забрезжило. Вероятно, они сурово все проебали.
Хлёст рискнул искоса глянуть на Синию — та сидела между Барри и Троем Ли. Она взяла себе квартиру Хлёста в «Северном Мысу», и ему теперь приходилось ночевать на кушетке у Троя Ли. А там еще жило человек семьсот китайских родственников, включая бабушку, которая, всякий раз, проходя днем через комнату, в которой пытался выспаться Трой, верещала: «Чё и как, мой черномазый?» — и старалась непременно его разбудить, чтобы он похлопал ее по спине или стукнулся с нею ладошками.
Хлёст пытался объяснить ей, что афроамериканца невежливо называть «черномазым», если ты сам при этом не афроамериканец, но тут зашел Трой Ли и сказал:
— Она только по-кантонски понимает.
— Неправда. Она все время заходит ко мне и говорит: «Чё и как, мой черномазый?»
— А, ну да. Со мной она так тоже делает. Ты ее похлопал?
— Нет, блядь, я ее не хлопал. Она меня черномазым обозвала.
— Ну, она не перестанет, покуда не похлопаешь. Так уж она устроена.
— Это херня какая-то, Трой.
— Ее кушетка.
Хлёст, окончательно утомленный и уже похмельный, похлопал иссохшую старуху по спине.
Бабуля повернулась к внуку.
— Чё и как, мой черномазый! — Внук исправно оделил ее хлопком и получил взамен свой.
— С вами все не так, как с нами! — сказал Хлёст.
— Лучше поспи. Завтра у нас большая выгрузка.
А теперь и полмиллиона долларов нету. Квартиры нету. Лимузин им стоит тысячу долларов в день. Хлёст выглянул в тонированное окно — за ним перемещались лоскуты теней, которые отбрасывали уличные фонари, — после чего повернулся к Синии.
— Синия, — сказал он. — Нам придется отказаться от лимузина.
Все в шоке подняли головы. Никто ничего не говорил ей после того, как они закончили разгрузку. Кофе и сок ей покупали, но не разговаривали при этом.
Синия посмотрела на него в ответ.
— Найдите мне то, чего я хочу. — Ни грана злобы в голосе, даже требованием это не прозвучало — просто утверждение факта.
— Ладно, — ответил Хлёст. Потом сказал водителю: — Сверните тут направо. К тому дому, куда мы вчера вечером ездили.
Он переполз поближе к перегородке. Невозможно смотреть на всю эту херню через тонированные стекла. Они проехали только три квартала по ЮМЕ, и тут он заметил бегущую фигуру. Слишком, чересчур уж быстро бежала она для джоггера. Бежала, как от огня.
— Прижмитесь-ка вот к этому парню.
Водитель кивнул.
— Эй, парни, — это же Флад, нет?
— Он, — кивнул лысиной Барри.
Хлёст откатил окно.
— Томми, тебя подвезти, брат?
Тот, не сбавляя шага, закивал, как китайский болванчик на крэке.
Барри распахнул заднюю дверцу. Лимузин даже не успел затормозить, а Томми прыгнул в него и приземлился на Дрю и Густаво.
— Ох, чуваки, как хорошо, что вы тут оказались, — сказал он. |