Я лежал на дне машины, вспоминал эту пальму, так неожиданно появившуюся после необычной фауны Пекаря, и меня наполняло ощущение спокойствия, даже эйфории. И снова я почувствовал, будто возвращаюсь домой, в свою собственную утраченную страну.

Постепенно пальмы стали встречаться чаще. К полудню мы достигли полностью терраформированной лесистой местности. На деревьях болтали попугаи, лакомясь фруктами; мы, несомненно, добрались до земель ябандзинов.

Мы остановились на ночь и два следующих дня двигались вдоль берега на юг. Днем и ночью дул сильный ветер, он летел с холодных морей на нагретую сушу и иногда достигал силы шквала. Но море здесь представляло собой узкую ленту, и поэтому бури приносили мало дождей. Пыль, поднятая в пустыне ветром, окрасила небо в тусклый желто – коричневый цвет, и закаты и восходы стали особенно великолепны. Я чувствовал себя крепче и вечером лежал у костра и слушал разговоры.

Абрайра весь день тревожилась, напрягалась и потому очень устала. Когда к ней обращались, нужно было повторить два – три раза, чтобы она ответила. После того как Мавро лег спать, Перфекто спросил:

– Что у тебя на уме, сестренка?

– Я только… не знаю. Хочу ее. Хочу эту планету!

– Да, – энергично подхватил Перфекто. – Понимаю. Я тоже чувствую это.

Абрайра спросила:

– Помнишь, каково жилось в нашем поселке, в Темуко, когда мы были детьми? У нас ничего не было! Абсолютно ничего, что можно было бы назвать своим! Капитан Гуэррера давал нам одежду или игрушки, но ничего не принадлежало мне – мне одной. Давая нам обувь, он всегда повторял: «Не забывай делиться с другими». Мне это было ненавистно.

– Знаю, – сказал Перфекто. – Я тоже это ненавидел. Нас создали, чтобы мы защищали свою территорию, а потом ничего нам не дали.

Абрайра рассмеялась.

– Помнишь, как мы детьми прятали вещи под кроватью? И время от времени приходил Гуэррера и все отбирал. Я нашла в канаве куклу и несколько месяцев прятала ее; она мне была нужна не потому, что была красивая, чистая, вовсе нет – она была моя.

Перфекто улыбнулся.

– Si. Гирон и его палки. Помнишь, как он приносил домой палки. Ничего особенного в них не было, простые палки. Если он еще жив, я думаю, у него дома их горы.

– Вот что я чувствую, – сказала Абрайра. – Хочу эту планету, как Гирон хотел свои палки. Хочу дом. Так хочу, что ни о чем другом не могу думать! Если мы выиграем эту войну, я, наверное, умру от радости.

– Ах, – сказал Перфекто, – как было бы хорошо! Иметь целую планету в своем распоряжении. Это желание – наша сущность. Никогда не думал, что захочу чего‑нибудь так сильно. Но убивать ябандзинов я не хочу. Мне жаль того, что с ними случится, когда мы достигнем Хотокэ‑но‑Дза.

* * *

На третий день, продолжая идти вдоль берега, мы увидели первые признаки цивилизации: в море уходил причал, и на камне был нарисован один японский иероглиф, одно слово. Я не знал, что оно означает, но, казалось, это предупреждение. Над иероглифом был нарисован белый самурайский меч, а еще выше – кровавый глаз.

Мы остановили машину и долго смотрели на эти символы.

– Как ты считаешь, это предупреждение? – спросил Перфекто.

– Не знаю, – ответила Абрайра, – но мы явно недалеко от Хотокэ‑но‑Дза. Может, всего в нескольких километрах.

– Нет, – сказал Мавро, – не думаю. Мы не можем оказаться так близко. Я долго изучал карту. Видимо, нам еще километров двести.

Абрайра сказала:

– Хочешь пойти вперед вслепую? Мы даже не знаем, виден ли город с берега.