А в результате все закончилось везде одинаково удручающе. Одна за другой, хотя и разными путями, крупные коммунистические партии упускали свои возможности. Итальянская компартия растратила себя в бесплодных попытках установить отношения младшего партнера с основной организацией итальянской буржуазии, Христианско-демократической партией, разочаровав своих сторонников тем, что не пришла к власти, к которой стремилась. Французская компартия, опасавшаяся своего социал-демократического партнера, разорвала Союз левых сил, когда он был еще достаточно сильной организацией, приблизив этим провал на выборах в 1978 г., и только ради того, чтобы через три года после этого войти в правительство с теми же социал-демократами, но уже ослабленной и на второстепенных ролях. Португальская партия, единственная, отвергавшая еврокоммунизм, безуспешно пыталась захватить власть путем бюрократического путча и этим положила конец португальской революции. Испанская партия, которая была центральной силой в подпольном движении Сопротивления режиму Франко, сплотилась вокруг монархии, завещанной Франко, только для того, чтобы обнаружить, что ее вытеснила и численно превзошла социалистическая партия, при диктатуре остававшаяся совершенно пассивной. Такое скопление неудач было деморализующим ударом для всех тех, кто мечтал о новом дне европейского рабочего движения после ухода с Юга старого режима. Именно в этом заключались источник и смысл так называемого «кризиса марксизма». Эти определяющие факторы не имели почти ничего общего с его открытыми темами. Детонировало его, по существу, двойное разочарование: сначала в китайской, а затем в западноевропейской альтернативах накопленному к тому времени основному послереволюционному опыту XX в.— опыту СССР. Каждая из этих альтернатив предложила себя в качестве исторически нового решения, способного преодолеть дилеммы и избежать несчастья советской истории: однако в результате взлет каждой закончился возвращением к знакомым тупикам. Маоизму удалось добиться не намного больше, чем грубому восточному хрущевизму. Еврокоммунизм погрузился в то, что все больше напоминало второсортный вариант западной социал-демократии, стыдливо и робко занимая подчиненную позицию по отношению к основной традиции, берущей начало во II Интернационале.

Решающим разочарованием стало, конечно, последнее из двух. Оно впрямую повлияло на условия и перспективы социализма в тех развитых капиталистических странах, которые до этого, казалось, предоставляли наибольшие возможности для реального продвижения вперед рабочего движения на Западе. Здесь мы видим, почему «кризис марксизма» являлся по своей сути романским явлением: именно в трех крупнейших романских государствах — во Франции, в Италии и Испании — у еврокоммунизма было больше всего шансов, а последующая дефляция оказалась самой острой. Формы этой дефляции были различны: от крикливых перемещений вправо до молчаливых уходов из политики вообще. Наиболее распространенный вариант, однако, представлял собой внезапное ослабление социалистического вызова и устремлений и сведение их — с нечистой совестью и худшими отговорками — к подгонке новой социал-демократии под капитализм.