|
Итоги оказались гораздо ужаснее, чем после эпохи Хрущева перед этим. Всеобщее отрицание народом «культурной революции» после смерти Мао было подавляющим. Реакция на него скоро стала во многом напоминать прагматический образец, либеральный и циничный одновременно, самого хрущевского реформизма. Эта мрачная парабола не могла не оказать значительного воздействия на развитие марксизма на Западе, который наблюдал за событиями издалека. В результате, однако, оно приплюсовалось ко второму решающему опыту этих лет. «Культурная революция» и ее последствия были восточной ересью в находящемся под советским влиянием международном коммунистическом движении. Возникновение еврокоммунизма 10 лет спустя было симметричной западной ересью. Его отправной точкой также стала критика наследия сталинизма в Советском Союзе и замораживания перспектив внутренних реформ в СССР и в Восточной Еропе. Но тогда как маоизм был реакцией прежде всего на реформы Хрущева, еврокоммунизм — возникший позже и более четко тематически выраженный — был ответом на похороны реформ Хрущева в 60-е и 70-е годы, время усиления брежневского режима. По-настоящему еврокоммунизм ведет свое происхождение со вторжения Советского Союза в Чехословакию, с полным единодушием осужденного западноевропейскими компартиями. Еврокоммунистическая альтернатива русской модели, какой она сложилась к середине 70-х годов, обращала особое внимание на необходимость сохранения всех гражданских свобод, характерных для буржуазной демократии, при любом типе социализма, который был бы на Западе, в политическом устройстве, обеспечивающем права личности наряду с многопартийностью, поддерживающем парламентские учреждения и отвергающем любой внезапный или насильственный разрыв с частной собственностью на средства производства. Другими словами, это был мирный, постепенный, конституционный путь к социализму, диаметрально противоположный модели Октябрьской революции.
Привлекательность этих предложений для многих уцелевших представителей западного марксизма и их наследников была достаточно объяснима. Тот факт, что руководство крупнейших компартий Запада, прежде всего Италии, Франции и Испании, заняло еврокоммунистические позиции, можно было расценивать как запоздалое официальное признание неортодоксальногом взгляда на социалистическую демократию, который отличал западную марксистскую традицию с момента ее зарождения. Критика с этих позиций советской модели в конце концов присоединилась к критике, начатой Коршем или Грамши 40 лет назад. Тому, что перспективу еврокоммунизма в массе приняли интеллектуалы-марксисты, способствовали два обстоятельства. Несмотря на глубокие различия в содержании между маоизмом и еврокоммунизмом, во многих отношениях представляющими идеологические полярные противоположности, их объединяло общее негативное отношение к СССР. К середине 70-х годов для китайской пропаганды стали характерны постоянные навязчивые и злобные антисоветские выпады. Китай к тому времени растерял большую часть своей славы за рубежом, но русофобия, которую он распространял в Западной Европе, продолжала свое существование. В некоторых случаях результатом был быстрый и полный переход к традиционному антикоммунизму. По существу, такой была траектория французских новых философов. Но чаще происходила эволюция от маоизма к еврокоммунизму с промежуточным звеном в виде общего для них обоих страстного отрицания советского опыта. Это движение было особенно ярко выражено во Франции: Альтюссер, несмотря на его дурные предчувствия по поводу отказа от формулы «диктатура пролетариата» Французской компартией, был его символом. Однако гораздо более мощным фактором сплочения под знаменами еврокоммунизма была сама политическая ситуация в Южной Европе. С середины 70-х годов весь этот регион созрел для народных выступлений и социальных изменений. Во Франции после двух десятилетий непрерывного правления правые потеряли доверие, и в их рядах начался раскол. В Италии коррупция и некомпетентность христианских демократов вызвали растущее возмущение и увеличили число избирателей, голосовавших за Итальянскую коммунистическую партию. |
