Как можно видеть, особенностью положения женщин в обществе, управляемом мужчинами, является то, что в нем отсутствуют специальные ограны подавления женщин, то есть в нем нет ничего, что могло бы считаться эквивалентом государственного аппарата угнетения одного класса другим. Именно поэтому родовые общества, в которых нет еще ни классов, ни государства, могут тем не менее устанавливать любую степень неравенства полов, начиная от сравнительно слабой и кончая чрезвычайно жесткой. Не существует всеобщей централизированной системы угнетения женщин, и ее раздробленность значительно ослабляет возможности объединенного восстания женщин против своего угнетения. Очень трудно достигнуть коллективной солидарности и всеобщей организации, если у оппозиции отсутствует центростремительный фокус. Разумеется, это не означает, что совместные действия женщин в защиту своих прав невозможны. Напротив, прошедшее десятилетие свидетельствует о том, что их движение получило гораздо большее развитие, нежели борьба рабочих в странах Запада. Движение женщин затронуло не только сферы закона и культуры, оно проявило себя гораздо радикальнее: примерно с 70-х годов оно больше, чем всякое другое, способствовало проникновению идеи качественно нового будущего в умиротворенное сознание буржуазного общества.
Тем не менее решающее различие сохраняется. Несмотря на то что движение за эмансипацию женщин носит универсальный и столь радикальный характер, что сможет переделать и мужчин, оно ни сейчас, ни в будущем не может рассматриваться в качестве коллективной силы, способной изменить экономику и политику капитала. Для этого требуется общественная сила, снабженная другими стратегическими рычагами. Только современный «коллективный рабочий», то есть непосредственные производители любого индустриального общества, обладает необходимыми рычагами в силу своей «классовой принадлежности», в силу занимаемого ими структурного положения в процессе капиталистического машинного производства в целом, которое только им под силу парализовать или преобразовать. Только рабочие ввиду потенциальной сплоченности и массовости могут составить ядро организованной армии людей, в которой найдут выражение народная воля и устремления, необходимые для решительного сопротивления буржуазному государству. В эту армию, разумеется, войдут и женщины-работницы. Их будет все больше с каждым годом, по мере того как их доля в общей численности рабочей силы становится все более сбалансированной в половом отношении. В эту армию войдут как сторонники феминизма, так и социалисты, сплоченные каждый под своим знаменем. Любой блок восставших, способный осуществить переход к социализму, будет разнообразен плюралистичен по своему составу, но в отличие от простого сборища недовольных он обязательно будет обладать центром тяжести, состоящим из непосредственных производителей материальных ценностей, на которых зиждется капиталистическое общество.
Сегодня между практическими целями феминизма и социализма напряженность между общностью цели и конкретностью ее воплощения прослеживается и в том далеком, первоначальном переходе от «утопического» социализма к «научному». Утопизм Сен-Симона, Фурье и Оуэна гораздо ярче и последовательнее описывал дисгармонию полов, гораздо настойчивее и смелее искал пути и способы ее преодоления, нежели Маркс и Энгельс, учение которых так сильно его вытеснило. Оглядываясь назад, Энгельс мог «восхищаться изумительной широтой мысли и перлами, которые повсюду просвечивают сквозь фантастические покровы» в сочинениях своих предшественников, но исторический материализм не подхватил их идей, не стал развивать их дальше. Современный феминизм не случайно обращается к утопистам в поисках вдохновения. Речь идет не о потере политических акцентов и воображения, которой сопровождалась всеобщая кодификация пост утопического социализма в конце XIX в., нам следует понять, почему утопическая традиция так быстро пришла в упадок. В качестве своей программы утопизм выдвигал идею этического преобразования человечества в целом, но при этом у него не было исторического «исполнителя», способного сдвинуть огромный груз материальной нищеты, которую он так яростно разоблачал. |