— По-моему, мать Джимса довольно мила, — сказала она. — Но сам Джимс — мерзкий английский звереныш!

— И в один прекрасный день этот звереныш поможет перерезать нам горло, — неприятным голосом добавила ее мать.

Мадам Таш улыбнулась.

— Как плохо, что эта женщина так красива, — добродушно проговорила она, — иначе ты не питала бы к ней такой неприязни. Что касается мальчика, то не следует строго судить его за неумение сдерживать свои порывы. Признаться, я сочувствую бедному маленькому бродяге.

— Но это не резон для моего мужа унижать меня поездками к его матери, — раздраженно заметила супруга барона. — Если Эдмона привлекает ее нескромность…

Большой железный молоток с громом обрушился на дверь, и, прежде чем слуги успели ответить, дверь комнаты распахнулась и в ней показался Джимс. Увидев мальчика, женщины замолчали. Словно не замечая их, Джимс смотрел только на Туанетту. Несколько мгновений он стоял, не говоря ни слова: его стройная фигурка напряглась и застыла. Затем, памятуя наставления матери, Джимс вежливо склонил голову. Когда он заговорил, голое его звучал ровно и так же спокойно, как голос мадам Таш.

— Я пришел сказать тебе, Туанетта, что жалею о случившемся у Люссана, — произнес он и наклонил голову чуть ниже. — И прошу тебя простить меня.

После этого даже Туанетта Тонтер не могла думать о нем как о звереныше; хотя лицо Джимса было очень бледно, от осанки мальчика веяло бесстрашием и гордым достоинством. Пока сидевшие в комнате с удивлением смотрели на незваного гостя, тот невозмутимо повернулся и вышел так же неожиданно, как появился. Большая дверь закрылась за ним, и Туанетта, взглянув в окно, увидела, что он спускается по ступеням. Наконец с уст хозяйки дома сорвалось негодующее восклицание. Но Туанетта не слышала его. Ее взгляд следовал за Джимсом, который уже пересек поляну перед домом и вышел в поле.

У подножия Тонтер-Хилл навстречу Джимсу осторожно вышел Вояка, но хозяин, казалось, не заметил его, и, лишь дойдя до того места на вершине холма, где они недавно отдыхали, остановился и потрепал собаку по загривку. Затем он обернулся и окинул долгим взглядом владения Тонтера. Душа его болела. Еще ярко светило солнце, пели птицы, безбрежное море леса, залитое золотыми лучами, было прекрасно как никогда, но Джимс видел все окружающее уже не в столь розовом свете. С роскошной долины — источника всех его надежд и мечтаний — он перевел взгляд на юг, на мерцающую вдали гладь озера Шамплен, за которым жили могавки и лежали земли народа его матери. В его жилах текла кровь этого народа, и именно ее так ненавидели Туанетта и ее мать.

Джимс положил руку на голову Вояки, и они пустились в обратный путь. Пес внимательно приглядывался к лесу, ловил его запахи; но стражу нес он один — Джимса вовсе не интересовало, что скрывается за деревьями или таится в кустарнике. Почти по всей тропе отчетливо виднелись следы копыт лошади Тонтера. Они сразу привлекли внимание Джимса, поскольку именно Тонтер и его поездка в Заповедную Долину занимали все мысли мальчика.

Войдя в Большой Лес, Джимс сбавил шаг и подошел к дому со стороны восточной опушки. Издали он не заметил возле дома ни Тонтера, ни его коня, ни какого-либо движения, но, подойдя ближе, через отворенную дверь услышал звуки, которые встревожили его. Мать плакала. Джимс вбежал в дом и увидел, что она сидит, опустив голову на руки, и плечи ее содрогаются от рыданий. Услышав испуганный голос сына, Катерина подняла мокрое от слез лицо и попыталась улыбнуться. Попытка не удалась, и через мгновение она вновь рыдала, прижав лицо к плечу Джимса, словно он был взрослый мужчина, и она искала у него утешения.

Чем дальше слушал Джимс сбивчивый рассказ Катерины, тем большее смятение и страх овладевали им. Прежде всего он понял, что день начался для матери вполне счастливо.