— Я не успел даже начать, — проворчал Хепсиба. — Сам дьявол, должно быть, заколдовал вашу подлую деревяшку! Выть побитым этим презренным орудием войны — оскорбление моей природы. В нашем следующем споре я так вздую вас, что вы навсегда останетесь довольны.

Тонтер, смеясь, въехал под своды леса. Когда он исчез, Хепсиба повернулся к Джимсу.

— Лучшего друга, чем Тонтер, и пожелать нельзя! — воскликнул он. — Такой боец мне по сердцу. Иметь с ним дело — одно удовольствие, малыш. Побольше бы таких французов, как он, а наших соплеменников — как я, — что за жизнь была бы на границе!

Вдруг он вспомнил о намерениях племянника и спросил:

— Как твоя прогулка к Туанетте? Ты видел молодого Поля Таша? Что тебе сказала Туанетта?

— Поля Таша я не видел, — ответил Джимс, все еще глядя на лес, в котором скрылся Тонтер, — а Туанетта назвала меня английским зверенышем.

То, что Джимс утаил от матери, он поведал дяде, пересказав ему все услышанное под дверью Тонтеров с таким спокойствием, словно говорил о случившемся с кем угодно, но только не с ним самим.

— Они ненавидят нас, оттого что мама — англичанка, — закончил он рассказ. — Мадам Тонтер сказала, что когда-нибудь мы перережем им горло.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Хепсиба заговорил. Лицо его потемнело.

— Неприятно и даже тяжело слышать такие слова от соседей, Джимс, — наконец сказал он. — Еще хуже, когда они метят в тех, кого мы любим. Но таков уж род человеческий, если его против воли разделяют на два лагеря. Ведь он и Богу-то молится главным образом из злобы. Ну что ж, возможно, они и правы. Не исключено, что когда-нибудь мы действительно перережем им глотки!

— Разве англичане такие… злые? — поспешно спросил Джимс.

— Да, такие злые, — кивнул Хепсиба, и в его голосе прозвучала едва уловимая угроза. — Уж более полувека они охотятся за французами, чтобы перерезать им глотки, и точно так же все это время французы охотятся за нами. Вот почему в Колониях кое-кто из наших уже порядком устал от этой гнусной игры и начинает называть себя американцем. Это новое — прекрасное и гордое — имя, Джимс, имя, которому суждено великое будущее. По той же причине — ведь иногда у дурных родителей бывают достойные дети — многие единородцы твоего отца начинают называть себя канадцами. Если считать виновных в убийствах и поджогах по всей границе, то выйдет шесть на полдюжины. Индейцы — эти смелые, благородные люди — хотели быть нашими друзьями, но их сделали слепым орудием двух поклоняющихся Богу дьяволов, называемых Францией и Англией, которые будут заливать мир грязью и ненавистью, пока ни на земле, ни на море не останется ни одной мили, не запачканной смердящими следами их свары. Так что, малыш, пока тебе не станет совсем невмоготу, не осуждай Туанетту за ее слова. Для нее ты действительно зверь, уж так нас расписала ее мать и все другие французы, живые и мертвые. Но, помяни мое слово, придет время, и она увидит правду, которую от нее скрывали.

В глазах Джимса медленно разгорался огонь, словно мальчик вглядывался в будущее, и перед ним вставали видения предсказанных Хепсибой событий.

— Если начнется война, на чьей стороне будешь сражаться ты? — спросил мальчик. — Ты поможешь перерезать горло Тонтеру и его близким?

— Это одному Богу известно, — ответил Хепсиба, напуганный прямотой племянника.